Огемфе стоял на мостике и настороженно водил взглядом от одного темного берега к другому. Старпом уже включил радиолокатор и спрятал свое лицо в его тубусе. Он сказал капитану, что глубины вполне приемлемые. Осадка же "Ладоги" была совсем невелика. Капитан заглядывал в компас и записывал курс, которым вел судно лоцман. Назад они будут идти одни и это пригодится. "Почему это Каминский вздумал бежать?" с навязчивым злым недоумением думал капитан. "Не хотел идти в рейс или собирался донести властям? Не скажет ведь правды, подлец. Если нас остановят, надо, чтобы его хорошо изолировали. А то еще начнет болтать".
Свирин подбирал слова, чтобы спросить лоцмана, долго ли им идти по заливу и когда вопрос был задан, тот уклончиво ответил на него пословицей:
— Шот род но дэ го новэ (короткий путь никуда не ведет).
И улыбнулся, блеснув в темноте зубами, будто где-то вспыхнула далекая молния.
Что-то, несомненно, происходило на берегу залива, к которому приближалась "Ладога". Были звуки, похожие на глухие выстрелы, был слышен чей-то сдавленный крик, раздавалась быстрая дробь "говорящего" барабана. Наконец Огемфе объявил, что пришли на место. Капитан дал в машину команду "стоп" и почти сразу же от берега отошел буксирный катер с большой и широкой баржей.
— Сейчас мы все и выгрузим, — довольным тоном сказал Огемфе. — Капитан, примите то, что я вам должен.
И он вытащил из сумки на ремне толстую пачку денег, перехваченную резинкой. Капитан включил над штурманским столиком свет. Деньги, как известно, счет любят. В том числе и в Африке.
Обратно шли без лоцмана: и он, и Огемфе перешли на баржу с грузом. Капитан ловил себя на том, что с удовольствием ощущает приятную тяжесть плотной пачки, полученной от Огемфе. "Деньги дают свободу", напомнил он себе." Звучит банально, но это факт". Было еще письмо некоему Сиаке Момо, который сейчас находится в Дакаре и может помочь в получении фрахта до Европы. Очень любезно со стороны Огемфе. Но до Дакара еще идти и идти. А сейчас главное, это добраться до нейтральных вод…
И, будто отвечая на капитанские опасения, подал от штурвала голос Свирин, в котором звучала тревожная озабоченность:
— Пал Андреич! Катер пересекающимся курсом с левого борта.
"Ну вот, приехали", с веселой злостью подумал капитан, но ход сбавлять не стал. Он чувствовал, что этот залив становится ловушкой.
Луна уже светила вовсю и стояла она там, где был выход из залива. Катер приближался к левому борту и с него что-то грозно кричали. Были видны фигуры четырех солдат и офицер, который и посылал какие-то команды в адрес "Ладоги" через хрипящий динамик. Старпом поднялся на мостик и стоял рядом с капитаном. В руках у него был бинокль.
— Ну и английский у здешних вояк! — критически заметил капитан. — Геннадий Сергеевич, заставьте их выражаться членораздельнее.
Старпом через мегафон сказал с ученической четкостью:
— We do not understand you.
— Правильно. Будем пока их не понимать. И ход сбавлять не будем. Выход из залива уже близко. А в открытое море они не рискнут: там волна.
Катер догнал, наконец, "Ладогу" и потребовал остановиться. Капитан это сделал постепенно, приблизив себя к океану еще на треть мили.
Корпус судна с пустыми трюмами, давно некрашеный, нависал во всей своей неприглядности над патрульным катером, как пятиэтажный дом. С его борта бросили конец для швартовки и было видно, как военное плавсредство неистово ерзает вдоль ржавого корпуса на волне, идущей от близкого океана.
Черный лейтенант на патрульном катере чувствовал себя в дурацком положении. В том, что задержанное судно под каким-то неизвестным флагом доставляло какой-то незаконный груз, он не сомневался. Иначе зачем ему вообще заходить ночью в залив? Трюмы его пустые, с поличным его не поймали, а вход его в залив просто проморгали. Большая змея не страшна, если в руке у тебя палка. Так говорят в его племени. Он говорил по радио с начальством и ему приказано задержать судно до прихода сторожевика. Или до прибытия вертолета. Но завтра большой праздник и он не был уверен, что команда единственного военного корабля в стране, оставленного в свое время англичанами за ненадобностью, не отпущена на целые сутки на берег. А вертолет явится только утром, светать же начнет часов через пять.
— Спустите трап! — рявкнул лейтенант, задрав голову туда, где неприятно белели физиономии нарушителей. Было что-то унизительное в том, что он, офицер с вооруженными солдатами, находится далеко внизу, а они наверху.