Запрети мне...

Одинцов-старший почти не показывается на глаза, а когда всё-таки ненадолго уделяет внимание гостям, почти сразу извиняется и вновь уходит. И я даже рада, что он пока не слышал главную сплетню этого вечера. Впрочем, скоро услышит.

Должно быть, я просто сгорю со стыда.

Матвей активно налегает на спиртное и уже плохо контролирует своё поведение. Всё время меня обнимает, нашёптывая комплименты, и нежно целует в шею или в плечо. И все окружающие, конечно, наблюдают за проявлением его чувств к беременной невесте. Сама я и двух слов никому не сказала, пытаясь быть невидимкой. И чувствую, что остро нуждаюсь в передышке.

– Мне нужно в туалет, – шепчу Матвею, выпутываясь из его объятий.

– Я провожу, – он с готовностью ставит очередной бокал на край стола и, взяв за руку, ведёт меня в холл. – Вон та дверь, – указывает в дальний угол.

– Спасибо. Я найду дорогу обратно, – обещаю ему, натянуто улыбаясь.

Он возвращается в гостиную, а я шмыгаю к входной двери и выбегаю на крыльцо. В туалет я пока не хочу, а вот глотнуть свежего воздуха...

На улице уже стемнело. Подобрав подол платья, осторожно спускаюсь по лестнице. Сад хорошо освещён, и я неспешно шагаю вперёд по идеально ровной дорожке, выложенной брусчаткой. Стараюсь ступать почти беззвучно, но мои каблуки всё равно постукивают. Я пугаюсь каждого шороха, комкая ткань платья в ладонях, но возвращаться обратно пока не хочу.

Это всё слишком... Слишком! Эти богатеи, это общество, эта ложь... И ещё сам хозяин дома... Его лицо до сих пор стоит перед глазами. Лёгкая небритость на широких скулах и волевом подбородке... Слегка отросшие на макушке волосы в относительном порядке, но так же, как у сына, немного торчат. Пухлые, красиво очерченные губы... Глаза как у пантеры... Завораживающие и пугающие одновременно. Элегантный. В строгом костюме тёмно-синего цвета.

Этот мужчина приковывает взгляд, невзирая на то, хочет он этого или нет.

Так значит, ему сорок два... А Матвею двадцать. Александр Одинцов слишком рано стал папой. Я всегда думала, что он старше.

Неторопливо прохожу мимо машины Матвея. Что находится в этой части сада, я не знаю, и решаю повернуть обратно. Однако тут же замечаю, что ворота гаража приоткрыты, и оттуда виднеется полоска света. Но это же не моё дело, верно? Зачем мне смотреть, кто находится в гараже?

Поворачиваю обратно, но и шагу не успеваю ступить, потому что слышу сдавленный крик. Потом шум какой-то возни или ударов... Не понимаю... Мои ноги прирастают к брусчатке. Я вновь смотрю на гараж. А потом неожиданно для себя иду на странные звуки. Сама загоняю себя в ловушку, ведь любопытство никогда не приводит ни к чему хорошему.

Оказавшись рядом, немного сгибаюсь и подныриваю под рольставни. В помещении горит тусклый свет, но я никого не вижу. Гараж оказывается просто огромным. Несколько машин припарковано у дальней стены. Множество стеллажей ровными рядами стоят по периметру, и я передвигаюсь так, чтобы в любой момент суметь спрятаться за одним из них. Сказать, что я делаю это очень громко – ничего не сказать. Как бы ни придерживала подол платья, он всё равно шуршит и задевает инструменты и коробки на нижних полках стеллажей.

Когда дохожу до самой последней машины, она заводится, и загораются фары. Я ныряю за стеллаж, выглядываю из-за него, и меня тут же сотрясает дрожь.

В свете фар – лужа крови. Двое амбалов заталкивают кого-то в машину, а Одинцов просто стоит рядом, запустив руки в карманы брюк. Пиджака на нём нет. Манжеты рубашки закатаны до локтей, обнажая вздутые вены на крепких руках. Его взгляд  направлен будто бы сквозь машину.

Вдруг он резко дёргает головой и впивается взглядом в моё лицо. Вот теперь я точно в ловушке...

Начинаю пятиться. Он отдаёт распоряжение амбалам, и те садятся в машину. Авто катится к медленно поднимающимся рольставням. Одинцов так же медленно двигается в мою сторону.

Затравленно смотрю на ворота гаража. Успею ли я рвануть туда, пока они не захлопнутся, запечатывая меня в этой темнице? Не успею. Потому что в ту же секунду мужчина оказывается рядом и нависает коршуном, пригвождая к  месту одним только взглядом. Он и пальцем меня не трогает, но я замираю, как парализованная.

– Ты журналистка? – тихо спрашивает Одинцов, но в его голосе улавливается угроза.

Я могу только мычать, поэтому просто отчаянно качаю головой.

– Что ты видела? – наседает мужчина, оттесняя меня к стене.

Врезаюсь в неё спиной и хрипло выдыхаю:

– Ничего...

Но тут же дёргаю головой и смотрю на лужу крови, чем и выдаю себя с потрохами. Начинаю дрожать как осиновый лист.

– Я никому ничего не скажу, – заверяю его сдавленным голосом.

– О чём? – интересуется он, немного склонив голову вбок.

– О... Об этом, – машу рукой в сторону крови.

Боже… Чья это кровь?

Между нами повисает молчание. Одинцов словно в голову мне забирается. Его взгляд сосредоточен на моих глазах, полных слёз.

– Иди отсюда, – наконец говорит он, отступая на шаг.