Запрети себя любить

А может он не такой уж плохой, Евгений Петрович Селиверстов? Тёзка мой по имени. Привык быть строгим, деспотичным. А может в глубине души ему не так уж сладко?

Захожу на кухню воды попить и вижу там отца. Сидит за столом в темноте, перед собой пустой стакан держит. На меня поднял глаза – такие усталые и измученные, что мне стало его жалко.

– Пап, – решаю заговорить первым, – ты чего не спишь?

– Не спится, – ворчливо отвечает он.

– Что-нибудь случилось?

– Да нет. Всё как обычно. Только… стакан опустел.

– А мама спит?

– Мама… ушла.

– То есть как?

Я, вроде, протрезвел. Голова соображает чуть медленнее, но не настолько, чтобы я не понял смысл этих слов.

– Что значит – ушла? В гости к подруге?

Отец чертыхается.

– Какие у неё подруги? Никогда в жизни их не было. Дома двадцать лет просидела. А теперь вдруг решила уйти.

Он говорит зло, грубо. Но мне слышится такая боль в его голосе, что хочется пожалеть этого человека.

– И куда она ушла? – спрашиваю.

– Откуда я знаю? Сказала, что пора ей, хватит, устала. Хочет пожить отдельно, прийти в себя. Надоело ей со мной, понимаешь?

– Понимаю, – мама не раз об этом говорила. Но также я помню её обещание не уходить от отца, пока я не закончу учёбу. А что же теперь случилось?

– Вы поругались? – я сажусь за стол напротив него. Хочу зажечь лампу, но он останавливает: «Так оставь».

– Нет, не ругались. Поговорили и… она приняла решение. Ей, оказывается, со мной плохо было все эти годы. А терпела ради тебя. Ага, так я и поверил!..

И об этом я не раз слышал от неё. «Всё ради тебя, Женя». Только зачем мне оно надо? Чтоб ради меня терпели то, что неприятно. Я не могу понять такой жертвы. Может, потому что сам так никогда не делал?

Отец откупорил бутылку. Опять самогон. Сегодня день сорока градусных, наверное. Достал из буфета стакан, налил в него и протянул мне.

Я в шоке, если не сказать больше.

– Пап?

– Давай со мной на пару.

Это первый раз в моей жизни. Отец всегда был против пьянства в доме, хотя сам позволял себе слабости. Но меня ругал нещадно всякий раз, как я после бара домой заявлялся. И что теперь? Меня в собутыльники зовёт? Видно, совсем до ручки дошёл.

– Пап, я не буду с тобой пить, – отказываюсь.

– А что так? Брезгуешь?

– Нет, но…

– Вот и нечего ломаться! Бери стакан, говорю тебе. И скажи ещё, что ты сегодня ни капли в рот не взял.

Хорошо же. Раз ты так настаиваешь.

Мы чокаемся. Стаканы граненые, звенят ярко. Отец выпивает залпом, закусывает ломтиком соленого огурца. Я делаю один глоток и ставлю стакан на стол. Не могу привыкнуть к тому, что теперь с отцом на равных пить можно.

– Тебе мать что-нибудь говорила? – прищурясь, спрашивает он. – Небось, делилась своими планами на будущее?

– Она говорила, что у вас не всё гладко, – признаюсь. – Да я и сам видел.

– Я ей не верил. В то, что она может уйти, – глухим голосом говорит отец. – Думал – нарочно меня пугает. Цену себе набивает. А она ушла…

Повисла пауза. Я смотрел на своего отца. В темноте различал его черты – помятые, поблекшие. Он поседел как-то разом. Выправка всё та же – это уже на века. Но лицо изменилось. Моя авария его сильно потрясла. Он испугался, что может потерять единственного сына. Сын остался жив и почти не пострадал. А потеря всё же случилась. И там, где не ждали.

– Зачем она ушла, ты можешь мне сказать? – спустя час отец сильно набрался. Я же едва пригубил, и стакан мой, как был, остался полным. – Бабе уже под полтинник. О чём она думает?

– О себе, наверное.

– Двадцать лет не думала, а теперь у неё что-то щёлкнуло.

Отец злился на неё. Не знаю, как бы я себя вёл на его месте. От меня ушла Лиза, но мы не жили под одной крышей, не воспитывали ребёнка. Мы просто встречались. И то мне неприятно. А как же тогда отец? Ему должно быть очень больно. И обидно.

– Она говорила, что я никогда её не любил. Откуда только это взяла? – он стукнул кулаком по столу, отчего стаканы сдвинулись. – О любви разве нужно кричать направо и налево?

– А ты ей хоть когда-нибудь говорил, что любишь?

Отец посмотрел на меня как на умалишённого. Но меня такой взгляд не смущает. Я давно привык.

– Мне, что, заняться больше нечем?

Безнадёжно, отец. Я качаю головой. Его не переделать. Вообще, никого не переделать.

– Признания в любви, пап, очень важны.

Тут он усмехается.

– А ты многим в любви признавался? Каждой новой подруге?

– Нет. Не каждой.

– Ладно, – отец, видимо, решил прекратить этот разговор. – Хватит на сегодня. Учить меня жизни ты не будешь. Лучше подумай, как мать свою уговорить вернуться, – он тяжело поднялся и нетвёрдыми ногами побрёл в свою комнату.

Я остался сидеть. Мне нужно было поразмыслить. Мама ушла, оставив нас с отцом вдвоём. Сделала это чуть раньше, чем планировала. И меня не предупредила. Значит, что-то произошло между ними, что переполнило чашу её терпения. А может, она просто поняла, что нет смысла сидеть возле меня. Что я могу справиться сам. Да и с отцом у меня в последнее время лучше стало. Я думал, с матерью у них также наладилось. Оказывается, нет.