– Я все равно спрошу, – сказала я и после паузы добавила: – Запрет на ношение меча ведь много значит для вас, верно? – Оуэн отвернулся в сторону. – Но когда мы с вами венчались, вы его надели. Вы стояли перед алтарем под своим валлийским именем и с мечом на поясе.
– Это правда.
– Более того, – продолжала я, вспоминая его действия во время кровавой схватки, – вы орудовали мечом так, будто воинское искусство – ваша вторая натура. Кто научил вас этому?
– Мой отец в Уэльсе, – ответил Оуэн. – Когда я был еще мальчишкой.
– Значит, тогда у вас был свой меч.
По его лицу скользнула сердитая тень, но он быстро взял себя в руки.
– Все мужчины в нашей семье были воинами. И для меня было бы позором не уметь обращаться с оружием.
– Но если ваш отец научил вас владеть мечом и вы хорошо знаете, что с ним делать, почему бы вам тогда его не носить?..
Оуэн взглянул на меня с таким выражением, что я тут же умолкла.
– Я не возьму меч Лиуэлина в руки, пока не смогу носить его с честью. И больше я об этом говорить не хочу, Екатерина.
Я раздраженно махнула руками и сдалась. Оуэн мог не признаваться в этом, однако по мрачному блеску его глаз, по тому, как сердито раздулись его ноздри и напряженно заострились скулы на этом гордом лице, я легко прочитала то, что он недоговорил. Выходит, его семья когда-то владела землями. И разве не меч является символом благородного человека? По крайней мере, так было во Франции, и я не видела, почему в Англии должно быть иначе. Английский или валлийский джентльмен чувствует такую же необходимость носить меч на поясе, как и его французский собрат. Но из какой же семьи все-таки происходит мой муж? Были ли это люди знатные, занимающие высокое положение в обществе? Я вспомнила, что, когда я спрашивала об этом у Оуэна, он вдруг становился поразительно молчаливым для столь красноречивого человека. Выходит, было еще очень много такого, чего я до сих пор о нем не знала.
– А что случится, если вас поймают на ношении оружия? – спросила я, проигнорировав решение мужа, как это часто делают жены.
– Не знаю. – Забыв о тугой повязке Алисы, Оуэн пожал плечами и застонал от боли. – Оштрафуют. А может, и в тюрьму бросят. – Он принялся осторожно запахивать остатки туники, чтобы закрыть нижнюю сорочку.
– Но ведь об этом никто никогда не узнает, – сказала я. – Ведь вы разок уже надевали меч.
Оуэн замер.
– Господи, лечебные манипуляции этой женщины способны лишить человека сил не хуже, чем удар этого проклятого меча!
– Оуэн!
Он упрямо замотал головой, но под моим напором все-таки уступил.
– Никто ни о чем не узнает, – тихо ответил он, – кроме тех, чей интерес следить за мной и затем на меня доносить. Совет и Глостер возликуют, если дать им повод выдвинуть против меня обвинение. Я не буду носить оружие. Ведь мне меньше всего хотелось бы, чтобы вы навещали меня в лондонском Тауэре. Именно потому я и буду соблюдать этот чертов закон. Вы как-то спросили меня, почему я не называюсь своим настоящим именем…
– И вы ушли от ответа.
– Верно, и жалею, что вынужден был промолчать. Однако, по правде говоря, в этой стране человеку не стоит привлекать внимание к своей валлийской родословной.
– Неужели за нами следят? За нами кто-то шпионит? – удивилась я, а когда Оуэн отрицательно покачал головой, сделала еще одну попытку: – Тогда, значит, мы находимся под постоянным надзором – точнее, вы?
– Да. Есть силы, которые, если бы могли, давно разрушили бы наш брак. И потому враги ищут любую зацепку, чтобы использовать ее против нас.
Мои губы вдруг пересохли; в горле запершило.
– А если бы вы не были на мне женаты…
Жестом Оуэн попробовал остановить меня, но я отодвинула его руку и закончила свою мысль:
– Если бы вы не были женаты на мне, было бы кому-нибудь дело до того, носите вы меч или нет?
Оуэн натужно изогнул губы в жалком подобии улыбки.
– Вероятно, нет. Но судить о чем-то задним числом и пытаться что-либо предугадать бессмысленно. Возможно, именно теперь я строю великую валлийскую гору из жалкой кротовой кучки английской земли.
Он рывком поднялся на ноги, давая понять, что на этом его признания закончены.
– Сейчас давайте оставим госпожу Алису, которая сердито смотрит на меня всякий раз, когда я пошевелюсь. Пойду продемонстрирую свои достойные уважения раны Эдмунду и Джасперу – хочу окунуться в море их восхищения.
Оуэн медленно повернулся и, когда я тоже встала, обнял меня здоровой рукой за талию. Затем он коснулся губами моей щеки, и я восприняла его поцелуй как просьбу оставить эту тему в покое.