Запретная королева

Наш сын родился в Мач Хедхеме без какой-либо шумихи, в присутствии Гилье и Алисы. На этот раз не было ни длительного уединения, ни принудительной изоляции, до тех пор пока я не пройду ритуал церковного очищения. Теперь я была женой Оуэна Тюдора, а не королевой Англии, и поэтому в то утро, когда наш сын – у него была копна черных волос и мощные, точно кузнечные меха, легкие – пронзительным криком возвестил о своем появлении на свет, мы с Оуэном спокойно прихлебывали эль в своей комнате и праздно обсуждали, переехать ли нам в конце концов в свой замок в Хартфорде или же все-таки остановить свой выбор на Лидсе, где так красиво, хоть и очень сыро.

В первый же час жизни нашего первенца Оуэн взял его на руки.

– Как мы его назовем? – спросила я, ожидая услышать какое-нибудь валлийское имя.

– Это будет английское имя, – ответил мой муж, очарованный видом крошечных ручонок, размахивавших в воздухе и сжимавших кулачки. – Он что, все время будет так вопить?

– Да. А почему английское? – продолжала я.

– Как правильно сказал хитрец епископ, нам ни к чему сомнения в законности его рождения и принадлежности к английской нации.

Алиса забрала у Оуэна новорожденного, и муж перевел взгляд на меня.

– Поэтому мы назовем его Эдмундом.

– Что, правда?

Я растерянно заморгала. Зачем давать ребенку имя, которое постоянно будет напоминать о моей неосмотрительности?

Но лицо Оуэна оставалось изумительно благодушным.

– Вы не возражаете? Мне кажется, это на редкость подходящее имя для сводного брата короля. Никто не сможет упрекнуть нас в несоответствии.

Против такой прозорливости мне нечего было возразить; так наш сын стал Эдмундом. Церковь оставалась нашим надежным союзником, и в течение года в Хэтфилде, еще одном поместье епископа Лондонского, родился второй наш ребенок – еще один темноволосый мальчуган. Церковь продолжала к нам благоволить, тогда как Глостер в Вестминстере бушевал в бессильной ярости.

– А этому давайте дадим валлийское имя, – потребовала я на правах только что родившей измученной матери. – Традиционное имя для вашей семьи – но такое, чтобы я могла его выговорить.

– Мы назовем его Джаспер, – сказал Оуэн.

– Это я смогу произнести. А имя точно валлийское?

– Нет, – ответил он, осторожно взяв головку младенца в свою ладонь. – Но означает оно «тот, кто приносит сокровища». Ведь он действительно подарил нам несравненное благо, правда?

Наши мальчики радовали нас, приводя в восхищение, и, в отличие от моего первого мужа, Оуэн знал и любил своих сыновей. Я обожала их за то, какие они есть, за то, что в их жилах текла здоровая, сильная кровь. Мои дети никогда не скажут, что родители их не любили.

Глава шестнадцатая

Опасность! Настоящая, с привкусом крови и ужаса на губах. Ощущение было ярким, как отблеск солнечных лучей от замерзшей поверхности пруда, и острым, как оскомина от зеленых яблок. Я не ожидала ничего подобного. Впрочем, полностью поглощенная своими заботами, я и не могла ждать такого.

Была середина морозного февраля; мы возвращались из Франции, где произошло очень важное и знаменательное событие: голову Юного Генриха увенчала корона Франции – корона моего отца. Это было кульминацией амбиций другого Генриха, победившего в битве при Азенкуре. Интересно, как теперь старое пророчество отразится на жизни моего сына?

Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но бесславно.

Никак, решила я, даже несмотря на то, что лорд Джон заболел на исполненной тягот, нескончаемой войне, а мой брат Карл в прошлом году в Реймсском соборе объявил королем Франции самого себя. Наследное право моего сына было надежно защищено и не подвергалось опасности. Я понимала, что уже никогда не вернусь во Францию и будущее Юного Генриха находится теперь в более крепких руках, чем мои. Тогда как мое будущее было связано с Оуэном: я уже знала, что ношу еще одного его ребенка.

Я дремала, пока мы с небольшим эскортом неторопливо ехали в Хартфорд, – именно там мы поселились с Оуэном, – где под присмотром Алисы нас ждали Эдмунд и Джаспер. Было довольно холодно, при дыхании изо рта вылетали клубы пара; земля замерзла и стала твердой как гранит. На пронизывающем ледяном ветру я путешествовала в паланкине с задернутыми кожаными шторами, и каждая выемка или камень на дороге отзывались в моем теле неприятным толчком. Мне хотелось поскорее вернуться домой, и, словно прочитав мои мысли, Оуэн отодвинул занавеску и, наклонившись в седле, заглянул ко мне в окно.

– Как вы? – Слова его тут же унес ветер.

– Неважно. – Я скорчила гримасу, чувствуя, что ужасно устала. – Те части моего тела, которые еще не окончательно замерзли, онемели и потеряли чувствительность. Долго еще нам ехать?

– Нет, теперь уже недолго.

Он потянулся ко мне, чтобы взять за руку, и уже собирался задернуть штору, но вдруг резко обернулся. Я тоже услышала то, что его насторожило: топот копыт спереди и сзади, крики, доносившиеся из-за куста справа от меня, тревожный голос солдата из эскорта, предупреждающий о нападении.