Запретная любовь

Бехлюль, ничего не говоря, схватил её за плечи и покрывал безумными поцелуями лицо, шею, губы, волосы.

Красные глаза печки опустили ресницы, за окном шёл мелкий белый снег, покрывавший белым туманом горизонт.

11

Это было как сон. Оставшись один в комнате, он не мог поверить. Действительно, минуту или две назад здесь была женщина, и это была Бихтер, верно? Он ходил, шаркая ногами, по ковру, чтобы не натолкнуться на что-нибудь в темноте, как будто искал остатки сна, след, оставшийся там от тела Бихтер. Он не мог упорядочить свои мысли. Затем ему вдруг пришло в голову, что для раздумий чего-то не хватает: света… Да, темнота мешала думать, затуманивала разум. Он водил рукой по столику в поисках коробка со спичками. Его пальцы что-то задели. Сначала он не смог понять. Затем сказал: «Ах! Конфеты!» Он улыбнулся в темноте. Разве это не что-то, оставшееся ото сна с Бихтер? Он открыл коробку и пальцами взял конфету. Как только сахар растаял на языке, он почувствовал знакомый по свежим воспоминаниям запах. Эта была конфета с фиалками: запах Бихтер, дыхание Бихтер, душа Бихтер. Ему почудилось, что Бихтер была ещё здесь, в его объятиях. Этот запах пьянил и он как будто таял в дурманящей фиалковой воде вместе с растаявшей во рту конфетой.

Бихтер на самом деле стала его, не так ли? Этого нельзя было даже посметь желать, это было настолько выше стремлений, что ошеломило его, привело в оцепенение после того, как вдруг, совершенно неожиданно произошло. Он ничего, совсем ничего не почувствовал: ни биения сердца, ни нервной лихорадки, ни помутнения рассудка. Переход от полной безнадёжности к осуществлению надежды произошёл так быстро, что даже не ощутился. Бехлюль удивлялся, что он остался настолько равнодушен и холоден к этому необычному событию.

Он снова поискал спичечный коробок. Бехлюль предполагал, что подавленные и онемевшие чувства разгорятся, если он увидит себя среди вещей в комнате, рядом с мелочами, постоянно сопровождавшими его мысли. Он чиркнул спичкой, подошёл к письменному столу и зажёл свечу, спрятанную за маленьким испанским бубном. Потом протянул руку в коробке сигар на письменном столе и взял оттуда гаванскую сигару.

Теперь он мог как следует подумать в дыму сигары, с улыбкой глядя на мелочи. С этого вечера в его любовной жизни начался необычный период. Он вдруг поднялся выше обычных занятий любовью и убогих отношений. В его жизни завершились небольшие любовные истории и началась долгая история любви со всевозможными страстями, желаниями, горячкой и блаженством. Он считал жалкими и ничтожными все старые воспоминания. Они обесценились как сделанные в детстве наброски, которых теперь стыдятся, хотят выбросить и сжечь. Он напишет уникальный шедевр любви и после этого может закрыть любовную жизнь.

В комнате хранились следы почти всех старых воспоминаний. Его взгляд скользил туда-сюда по стенам, казалось качавшимся в дрожащем свете свечи, оживлял истории, а затем безжалостным ударом превращал эти ценные реликвии любовных воспоминаний в обломки игрушек, которые теперь нужно выбросить. Да, чем ещё, кроме детских игрушек на выброс, они могут быть теперь, после Бихтер? Он удивлялся, что прежде придавал им такое значение. Вот нарисованное простым карандашом расплывчатое лицо молодой женщины, которая была для Бехлюля одним из наиболее сложных увлечений. Целое лето он бродил по набережной Эмиргана, чтобы увидеть её. Любовь глазами… Наконец он получил от неё розовую ленточку, связывавшую четыре разноцветных гвоздики. Бедные цветы, бедный кусочек атласа! Кто знает, что ему хотели сказать разные цвета? От этого приключения осталось расплывчатое изображение простым карандашом на листе бумаги, в рамке из выцветшей розовой ленточки, с засохшими гвоздиками в углу. Дальше, под клеткой, болталась связка бальных книжек, то есть богатый журнал воспоминаний. Он в особенности помнил девушку из немецких евреев, встреченную им на представлении Опера Итальяна, которая обезумела от желания увидеть себя женой турецкого чиновника из-за ходивших в то время слухов, что Бехлюль будет генеральным консулом в модном месте. Каждую встречу с ним она говорила о браке. История закончилась тем, что мать, которая не могла отдать дочь в жёны Бехлюлю, отдалась ему сама. Затем его взгляд упал на элегантную вуаль из красного атласа, запутавшуюся на голове статуи бога Вишну над клеткой. Он сказал про себя:

— Ах, Шарлот! Распутная девица… Как она огорчила меня в ту ночь! Её невозможно было узнать, пока, наконец, он не снял с неё вуаль в Гамбринусе. Кто бы мог подумать, что в карнавальную ночь в Одеоне возможно встретить серьёзную гувернантку, выглядевшую целомудренной, как английский издатель Библии?

Бехлюль улыбнулся, глядя на букет папоротников, засохший в японском цветочном горшке. Он собрал их во время любовной прогулки в лесу Алемдага.

— Бедная Икбаль! — говорил он про себя. — Она обязательно хотела прогуляться со мной в лесу.