Запретная любовь

– Проходи, раздевайся. Давай телогрейку, повешаю. Ну, что, будем знакомиться? Китаев Игнат Захарович.

– Жохов Геннадий.

– Прошу к столу, Гена.

– Ух ты! Как давно я милую не видел.

Послышалось чмоканье, видимо, Жохов поцеловал бутылку.

– Вот это я понимаю! Как в ресторане.

– Для хорошего гостя ничего не жалко. Запиваешь?

– Водку – нет.

– А я запиваю, – заскрипели половицы, упал табурет. – Что-то я к старости становлюсь неловким.

Марта обратила внимание, как Софья Власовна прижала ладони к губам, но не придала этому значения. А из кухни раздавался лишь голос Китаева:

– Ну что, еще по одной? Ох, хорошо пошла… Ты осетра попробуй, сам коптил. А зайца Софья Власовна тушила, жена моя. Мы зайца, прежде чем готовить, на сутки замачиваем. Ладно, пойду косточку Боцману брошу…

Через открытую дверь, которую Китаев долго не закрывал, ворвался ветер, принеся с собой снежинки. Обратно Китаев вернулся не скоро, и все это время болтливый Жохов молчал, стояла такая тишина, словно он замер, ожидая хозяина. И в сердце Марты закралось беспокойство. Но вот вернулся Китаев:

– О, я смотрю, ты хорошо набрался. Пора в барак.

Китаев заглянул в комнату:

– Соня, гость уходит. Я провожу его.

– Хорошо.

За Китаевым давно закрылась входная дверь, а Софья Власовна продолжала сидеть, опустив руки на подол. Сидела и Марта.

– Печь, поди, протопилась, – Софья Власовна прошла на кухню, Марта последовала за ней и, с удивлением, а потом и с ужасом увидела на столе непочатые бутылки водки и нетронутую еду.

Софья Власовна пошуровала в печи, кочергой разбила головешки:

– Рано закрывать. У нас дома камин был. Сидим вечерами, няня сказки рассказывает, добрая такая старушка была, Пелагея. Сказки о Василисе Прекрасной, о спящей красавице и семи богатырях, о сестрице Аленушке и братце Иванушке – и везде добро побеждало зло. А в жизни иначе… Кажется и добрых людей больше… нет, один подлец может испортить жизнь десятерым. Может, им в детстве не читали сказки. Или подлость передается по наследству? Пишут, вроде бы Чингис хан вырезал весь род предателя, чтоб через много поколений в роду не появился новый изменник. Конечно, чрезмерная жестокость… Но иногда…

Услышав шаги Китаева, Марта ушла в комнату, она не могла сейчас видеть его, боясь прочесть в глазах то, о чем подумала. Слышала, как Софья Власовна спросила:

– Проводил гостя?

– Проводил. Снег густущий, можно заблудиться, сразу следы заметает.

– Чай будешь?

– Лучше водочки, – Китаев прошел в комнату.

И Марта слышала, как он молился.

Потом они долго о чем-то говорили на кухне, вернее, больше говорила Софья Власовна, словно уговаривала и успокаивала мужа. Под ее бормотание Марта и уснула.

Утром Марте было стыдно перед Китаевыми, что она так плохо подумала о них. А тут еще, когда собиралась идти кашеварить, у нее из телогрейки выпал кухонный нож. Софья Власовна сразу все поняла:

– Дурочка. Ты нам, как дочь.

И Марта была рада, что нож не увидел Игнат Захарович, вчера он, видимо, крепко набрался, из комнаты доносился его храп.

Некоторое волнение в бараке заметили сразу, но спрашивать не стали, Николаич сам пожаловался:

– Представляете, Софья Власовна, этот паразит Жохов, ушел вчера, не спросясь, и до сих пор его нет. И что мне делать? Может, голову ему открутить? Вроде бы хвалился в наслег пойти. Зачем я его взял в бригаду? Ведь видел, что за человек. У него на морде все написано…

Прождав Жохова три дня, Николаич отправил к участковому Пронина, сообщить о пропаже человека.

Китаев, узнав об этом, велел Марте на время представиться больной.

Следователь, пожилой, с усталым лицом, выслушал сначала лесорубов, в один голос утверждающих, что Жохов хвалился пойти за водкой в наслег. Потом побеседовал с Николаичем. Правда ли, что у бригадира были трения с Жоховым, и дело доходило даже до драки? Николаич подтвердил, так оно и было. Но в тот вечер он допоздна правил пилы, из барака не выходил, и это может подтвердить вся бригада.

Вместе с Чусовским следователь навестил и Китаевых, его интересовало, не заходил ли к ним Жохов в тот вечер.

– А что ему у нас делать? – удивился Китаев. – Мы общаемся только с бригадиром.

Софья Власовна на вопрос, упоминал ли Жохов о наслеге, подтвердила:

– Да, он постоянно хвастал, что пойдет в наслег за водкой.

Когда следователь поинтересовался, есть ли кто еще в доме, Софья Власовна горестно вздохнула:

– Люба, племянница моя. Отходила навигацию на пароходе, заехала погостить, да заболела, который день температура.

– А вы ей чаю с малиной на ночь, – посоветовал следователь.

– Кстати, чайку не желаете?

– Не откажусь. Поедем, Афанасий Петрович, в наслег. Если там следов не обнаружим, значит, или заблудился в метель, или угодил в полынью, будь она неладна. А все водка треклятая, сколько людей из-за нее погибло, – следователь увидел, как Софья Власовна ставит на стол бутылку рябиновки и докончил: – но если принимать понемногу, для сугрева, так это совсем другое дело.