Запретная любовь

– Жалко. Ладно, езжай, агитируй свою немчуру, пусть повышают производительность труда. Смешно было слушать Смирнова, хоть бы остался на неделю, посмотрел, как заготавливают лес. Агитируйте. Что, после этого новые руки вырастут? Наказывать надо, не выполнил норму – получи. А таких, как Алексеев, вообще вешать. Ничего, он еще пожалеет, что посадил Фаину, – Дрюков скрипнул зубами, протянул Ножигову руку. – Бывай. А мне с человечком еще надо разъяснительную работу провести. Ужасный тип.

Тут бы Ножигову и спросить, что за тип. Но, действуя по правилу, меньше знаешь – дольше живешь, он не сделал этого и всю дорогу до села клял себя.

После ареста Головина отец Ножигова еще долго бледнел, когда вечерами звонили в дверь, а мать хваталась за сердце. А сколько упреков услышал он в свой адрес, что не послушал их, не обратил внимания на Зину, а таскался с этой… Но что ему были упреки родителей, если он сам проклял себя за свое предательство? И если бы можно было повернуть время вспять, ни за что бы не бросил Веру в беде. И самое страшное заключалось в том, что ничего нельзя было исправить.

Головин, у него были проблемы с сердцем, умер в тюрьме, а когда Вера была на сносях, арестовали ее мать. От бывших сокурсников Ножигов узнал: Вера уехала к тетке в деревню. А через полгода страшная весть – Вера покончила с собой. И Ножигов, закрывшись в комнате, плакал навзрыд, смерть Веры была на его совести. Он так и не узнал, родила Вера или нет, не у кого было спросить адрес тетки. И если родила, то у кого ребенок? Это мучило Ножигова, несколько раз ему приснился то ли родившийся, то ли не родившийся, сын. А вот Вера – ни разу.

Через два года он женился на Зине. И понемногу боль притупилась. Но Алексеев с Мартой вновь напомнили о его предательстве, и все последние месяцы он был сам не свой. И не раз ловил тревожные взгляды Зины. Не хотелось и сегодня портить ей настроение, и он не отказался от предложения Сомова зайти, выпить чайку.

После Сомова домой не пошел, закрылся в комендатуре. Мысли его были об одном, если он допустит, чтоб Марта Франц погибла, он совершит еще одно предательство. И чтоб этого не случилось, надо было что-то предпринимать. Но кто этот человечек Дрюкова? Скорей всего, уголовник, не будет же Дрюков посылать милиционера на такое. Может, его человек среди вербованных, прибывших в начале августа? Пожалуй, нет. Дрюков собирался провести с «ужасным типом» беседу, значит, он пока в райцентре. А в село никто не замеченным не появится. Придется ждать, другого выхода нет.

Но ждать не пришлось. Уже на следующее утро Ножигов встретил Лизу Воробьеву, лицо которой еще хранило следы побоев, и сразу понял, человек Дрюкова – Жорик. И не ошибся, именно на встречу с Жориком собирался вчера Дрюков.

После убийства Слепцова Жорик бесследно исчез. Но Дрюков точно знал, что Жорик в райцентре, не в отдаленном зимовье, не в подполе у родной женушки или соседей, а здесь. А вот у кого он затаился, надо было выяснить. Родная тетка отпадала, у нее Жорика повязали в прошлый раз. К дружкам он тоже не пойдет. Дрюков перебрал адреса, где бы мог хорониться Жорик, и пришел к неожиданному выводу – бандит прячется у буфетчицы Варвары, у которой полгода назад посадили мужа. За самой Варварой криминала не числилось, а вот муженек сидел вместе с Жориком и мог через него передать Варваре привет. А где привет, там и знакомство…

И Дрюков немедленно отправился в чайную… Когда он возник перед Варварой, она отпрянула своим полным, привлекательным для мужчин телом и покраснела так, что не стало видно веснушек, и не сразу поняла, что желает купить начальник милиции. И Дрюкову пришлось во второй раз попросить пачку «Беломора». Рассчитался и тут же ушел, делая вид, что не заметил, как Варвара испугалась. Его предположение оказалось верным – Жорик у Варвары.

И когда после совещания Шипицин потребовал раз и навсегда развести Алексеева и Марту Франц, Дрюков уже знал, как это он сделает и с чьей помощью.

И как стемнело, двинул к Варваре. Жила она вместе с матерью, дочь вышла замуж и укатила с мужем на прииск. (Дрюков знал все обо всех, у него была отличная память, что не раз помогало ему в работе). Зашел во двор не через калитку, а с задов, быстро пересек сени и вошел в дом. Жорик, Варвара и ее старенькая мать только сели ужинать, на столе стояли две непочатые бутылки водки. Жорик резко поднялся, но Дрюков, помахав ладонью, усадил его на место.

– Здравствуйте! Хлеб да соль!

– Едим свой, – пробурчал Жорик.

А вот бабка отозвалась доброжелательно:

– Здравствуй, Алексей Станиславович, садись, поужинай с нами. Варвара, стул.

– Спасибо! Не откажусь.

Варвара быстро вскочила, принесла стул.

– Садитесь.

– Варвара, разливай, – скомандовала бабка. – Не откажешься принять водочки, Алексей Станиславович?

– Рабочий день закончился, можно и выпить.

Жорик скосил глаза в окно, от Дрюкова это не ускользнуло:

– Беспокоишься за моих ребят? Пусть постоят – молодые. Да и морозец так себе.

– Да я так… – промямлил Жорик.

– За здоровье хозяек! – поднял стакан Дрюков.

Выпили, и Дрюков сказал: