— Если на том судне Азумандиас, он прибегнет к колдовству, — возразил Брахт. — Если эк'Джемм надумает драться.
— Вдвоем мы можем его заставить это сделать, — сказал Каландрилл. — Если его держать на кончике меча, он будет драться.
— Зачем? — уныло спросил Брахт. — Азумандиас своим колдовством может запросто отправить эту посудину на дно.
— Тогда он не завладеет картой. — Каландрилл похлопал себя по кошельку. — А, скорее всего, он именно к ней и стремится. Если они даже и потопят судно, Азумандиас сделает все, чтобы взять нас живыми и заполучить карту.
Брахт кивнул с едва различимой ухмылкой.
— До этого я не додумался. Если дело обстоит так, то у нас есть шанс.
— Именно, — бодро заявил Каландрилл, хотя вовсе не был в этом уверен, ибо держать Рахаммана эк'Джемма на кончике меча означало поставить себя против всей команды, может, даже в ходе морского боя.
Но керниец повеселел. Он поудобнее уселся на койке, крепко держа в руках меч в ножнах, словно оружие придавало ему силы, и кивал своим собственным мыслям.
— Да, вот именно, надо взять этот… как его называют?
— Полуют, — подсказал Каландрилл.
— Да, полуют, и объяснить этому эк'Джемму, что мы перережем ему глотку, если он попытается нас выдать. Этим займешься ты, а я позабочусь о команде. Если ты прав, Азумандиас не захочет отправлять нас на дно, зная, что карта отправится вместе с нами. Так мы еще можем добраться до Мхерут'йи живыми.
— Но Азумандиас будет у нас постоянно на хвосте, — практично добавил Каландрилл.
— Да, — согласился Брахт, — но на суше у нас больше шансов. А что еще нам остается?
— Больше ничего, — согласился Каландрилл.
В этот момент в дверь просунулась голова Мехеммеда, который, почуяв запах, скривил нос.
— Я принес ужин, но, видимо, придется сбегать за чем-нибудь от этой вони.
Он поставил две тарелки и исчез, вернувшись через несколько мгновений со свечами. Сунув парочку в щели между досками, он высек искру из трутницы и зажег их. От свечей стал исходить сладкий запах, очень быстро вытеснивший все прочие.
— Так-то лучше, — сказал юноша. — Как ты себя чувствуешь?
— Нервничаю, — ответил Брахт.
Мехеммед ухмыльнулся.
— Очень интересно, да? Я уже пять раз ходил с капитаном, но за нами ни разу никто не гнался.
Каландрилл внимательно посмотрел на юношу и только тут заметил, что на поясе у него болтается длинный кортик в ножнах.
— А ты не боишься? — спросил он.
— Немного, — Мехеммед пожал плечами. — Но все-таки все это очень интересно. Не думаю, что они нас догонят. Мы идем под всеми парусами, и капитан считает, что ветер еще продержится какое-то время. Может, ночью они нас потеряют.
Он кивнул своим собственным мыслям и оставил их. Каландрилл с удовольствием поужинал и с радостью отметил, что Брахт тоже немного поел и что после этого его не вывернуло. Когда они закончили, он отнес тарелки на камбуз и передал кандийцу, который с кислой миной на лице что-то проворчал, всячески избегая его взгляда. Мехеммед, видимо, был их единственным другом из всей команды — когда Каландрилл вышел на палубу, матросы старательно избегали его, словно боялись накликать беду. Он даже услышал обрывки приглушенных разговоров о злосчастных пассажирах и порадовался, что при нем меч, но тут же подивился этой странной для него радости. Еще совсем недавно он считал оружие ненужной безделушкой, а тренировки с Торвахом Банулом — утомительным перерывом в научных занятиях; но сейчас плотно облегавший его талию кожаный пояс, на котором висел меч, был для него утешением. Он очень надеялся на то, что «Морской плясун» оторвется за ночь от военного судна, но если нет… Тогда они поступят так, как и договорились с Брахтом, — они заставят Рахаммана эк'Джемма драться.
Он взглянул на полуют, но капитан стоял там так, что Каландрилл его не увидел. В небе, усеянном звездами, нарождался полумесяц. Каландрилл посмотрел на паруса — они были полны ветра, флаги развевались, снасти поскрипывали, и волны равномерно бились о нос судна. На фоне звездного неба четко выделялись два облокотившихся на арбалет человека, и он подумал, что, может, эк'Джемм будет драться. А может, матросы стоят там только для отвода глаз?
Здесь ему было делать нечего, и он вернулся в каюту, где, бросившись на койку, очень быстро уснул.
Впервые за много недель он видел сон — ему снилось стремительное судно с черным, как ночь, квадратным парусом, неотступно преследовавшее его; оно все приближалось и приближалось, несмотря на все его старания отдалиться; человек в черном развевающемся плаще стоит за арбалетом на носу, целясь прямо в него. А он вовсе и не на борту судна, он плывет в воде, а может, сам он судно? Может, ялик или каравелла, что-то очень неповоротливое, чему ни за что не увернуться от стрелы, пущенной из арбалета…
Он проснулся как от толчка, протирая глаза, и даже вскрикнул, не понимая, где находится, а узнав каюту, заморгал и покачал головой — солнечный свет отражался от воды, сверкавшей, как стрела арбалета.