Я ахаю и зажмуриваюсь. Захлебываюсь в своих соплях и раскисаю, почти забывая, что для существования необходим кислород.
— Дыши, — бросает короткое Гордей, словно в насмешку напоминая, каким он может быть внимательным, и начинает вбиваться в меня, с каждой секундой все сильнее, жестче и бесцеремонней.
— Гордей, — сиплю я, но вместо ответа он отпускает волосы и накрывает ладонями мои груди.
Сильно, почти до боли, стискивает в пальцах, а потом начинает скручивать ими мои соски.
И вбивается, вбивается, вбивается.
— Гордей…
— Молчи, — перебивает он хрипло, — и дай спокойно оттрахать тебя в свое удовольствие.
— Гордей, мне больно, — выкрикиваю я, плохо соображая от охватившего меня и пожирающего, такого болезненного и жуткого, просто невыносимого, чувства отчаяния, обиды и стыда.
И я… вру ему… я…
Не больно, но я вынуждена так говорить, потому что не знаю, как я еще могу до него достучаться и как могу его еще остановить.
Потому что сейчас он…
Он, он, он… какое-то жадное, оголодавшее и, наконец-то, дорвавшееся до женского тела дикое неуправляемое животное.
Не слушает меня, не воспринимает и не слышит…
А я кричу, что мне больно, и я… Наконец, я добиваюсь своего.
Гордей останавливается и сразу же выдергивает себя из меня. Но только…
Я радуюсь рано и рано надеюсь, что смогу убежать и в одиночестве придаться своему мучительному безнадежному отчаянию. Он не отпускает…
Еще секунда, и я уже не знаю, правильно ли поступила, когда решилась на то, чтобы прервать его такое жесткое, выходящее за рамки, безумие.
Он снова захватывает в плен мои волосы, разворачивает и толкает меня к стене душевой кабинки на жесткий прорезиненный коврик.
Я не удерживаюсь на ногах и ожидаемо валюсь на него. Съезжаю вниз по скользкой и мокрой пластиковой стене.
Голова кружится, хватаю ртом воздух, еле находя его среди льющегося на меня мощного потока струй.
Надеюсь, так надеюсь, что мои мучения на этом окажутся закончены.
Но нет. К сожалению, они для меня только начинаются.
Гордей не дает мне полностью свалится и заставляет оставаться перед ним на коленях.
И мне отчего-то кажется, что это именно то, чего он добивался. Потому что перед глазами, сквозь теплые душевые струи, на меня надвигается… о боже, боже мой…
— Рот открывай, — командует Гордей грубо, и я во все глаза смотрю на застывший возле моих губ твердый, внушительный член и не могу ни пошевельнуться, ни увернуться, ни возразить.
И тогда он… он… он… Он, удерживая одной рукой мои волосы, и не давая отклониться голове, кладет вторую ладонь на мой подбородок, надавливает пальцами, принуждая разомкнуть губы, а потом… мне кажется, что я сейчас свалюсь без чувств… он…
Придвигается бедрами еще ближе, и его… о боже, его… он… его… член касается моих губ.
А потом…
Он резко продавливает, и я захлебываюсь в собственных слезах и слюнях, когда он полностью, до самого горла заполняет… лишая дыхания, осознания, понимания…
Глава 16 Шок, остановка дыхания, переосмысление, рывок…
Я слышала, все, что не убивает, должно делать нас сильнее…
Шок, остановка дыхания, ступор всех систем жизнедеятельности.
А стенки кабинки, сквозь пелену воды, уже качаются, мельтешат, расшатываются и на скорости плывут передо мной.
Зачем, Гордей, за что…
И вдруг это все прекращается, словно по щелчку, в один короткий решительный миг. Также резко, как и началось, и провалиться в окончательные глубины пропасти из ужаса и отчаяния я не успеваю.
Мой рот освобождается, я снова могу свободно и без препятствий дышать. И я дышу, дышу, дышу. Надсадно глотая воздух и вцепляясь во что-то, что понимаю, едва сознание ко мне возвращается, оказывается плечами Гордея.
— Прости, я должен был спросить у тебя разрешение, — шепчет он, утыкаясь носом в мои волосы и ведя пальцами по моему лицу.
А потом поднимает меня, удерживая мое слабое податливое тело и подставляет мое лицо под теплые струи воды.
— Дыши, Бельчонок… Я и сам еле… Крышу от тебя рвет… Не повторится больше… если ты сама не захочешь. Закрой глаза на минуту.
Взгляд фокусируется на бутылочке фирменного отельного шампуня.
Я выполняю, потому что, чего еще после случившегося мне теперь бояться, а по кабинке уже начинает разноситься приятный цветочный аромат.
Чувствую, как пальцы Гордея осторожно массируют мою голову, и вот уже душистая ароматная пена начинает обильно стекать по моему лицу.
Смывая, унося, слегка смягчая.
Он гладит меня очень нежно, так, будто я хрустальная, баснословно дорогая и хрупкая ваза, и кажется, что расслабляет этими своими касаниями. Я снова дышу почти без перебоев.
Он целует уголки моих губ и слегка проникает между них языком. Несильно. Кажется, лишь только затем, чтобы перебить его вкус от того, от того… как… о боже, боже, боже…
Стоит подумать, как я возвращаюсь в состояние ступора и шока. Но Гордей тут же перестает целовать и просто обнимает, близко прижимая к себе.
— З… зачем ты это сделал? — спрашиваю непослушными губами, после того, как вода уносит последние остатки геля.