Но я все еще стою перед ним.
Мокрая, обнаженная, дезориентированная.
И он стоит.
Жесткий, красивый и… и… и… все также сильно желающий меня, как и прежде…
— Я не стану оправдываться перед тобой, и говорить, что не хотел, — произносит он, чуть отстраняясь и блуждая взглядом по всему моему лицу. — Можно сказать, в красках представлял. Наверное, сотни, а то и тысячи раз. Особенно после того, как ты бросила меня умирать. Но, как уже сказал, обещаю не трогать больше… никаким способом без твоего согласия.
Я молчу.
— По крайней мере в этом у тебя точно не было опыта, — усмехается невесело, а по моему телу, несмотря на горячие струи, прокатывает легкая волна озноба.
— У меня вообще не было, я говорила. А ты…
У меня снова перехватывает дыхание.
— Это неважно. Просто неважно уже. Проехали.
Гордей выключает воду, берет откуда-то большое махровое полотенце и начинает заворачивать меня в него.
С невозмутимым видом. Я не знаю, что он на самом деле думает насчет моих слов. Поверил, или снова нет.
Второе полотенце он оборачивает вокруг своих бедер, скрывая, наконец-то, с моих глаз… мне по-прежнему не противно на него смотреть, вот только…
Щеки сейчас же болезненно вспыхивают.
— Что ты испытала в тот момент? Страх, стыд, боль?
— Да, именно все это, — говорю я, а Гордей вплотную подвигается ко мне.
Я вздрагиваю, но он не делает попыток ко мне прикоснуться.
— Так даже лучше, если посмотреть. Теперь тебе и в голову не придет не то, что забираться в мою постель или пытаться целовать в темном безлюдном коридоре. Вообще приближаться ко мне ближе, чем на десяток, а то и больше метров.
Я сглатываю.
— Идти сможешь?
Я не знаю, не знаю, не знаю…
Я готова снова задохнуться в потоке из горьких, непрошенных рыданий. Потому что не знаю, я не знаю, что теперь придет или не придет в мою голову. Я люблю его, но его поведение, все это… и все равно, я продолжаю любить его, я люблю…
— Арин?
И тут Гордей делает то, чего я была лишена так давно, но неоднократно, так часто восстанавливала, и проживала, и всегда мечтала.
Он вдруг, он… Секунда, и он подхватывает меня на руки, словно я вешу совсем не больше пушинки.
И он…
Он выносит меня из ванной на руках.
Подходит со мной к кровати, а потом осторожно укладывает меня на нее. Сам ложится рядом, облокотившись на руку, согнутую в локте и начинает вести пальцами по моему лицу.
Все происходит быстро, так, что не успеваю реагировать, воспринимать, переосмыслять.
— Ты стала еще красивее, чем была, — говорит он и моя грудь, укрытая полотенцем, тяжело вздымается под его пристальным, тяжелеющим с каждой секундой взглядом. — Но я не хочу снова в этот омут, Бельчонок. Слишком больно и слишком… сложно потом… А ты… Надеюсь, ты убедилась в том, что твои мечты насчет меня совсем не соответствуют реальности. И не захочешь больше… Это было жестко, но я… я стал таким и уже не изменюсь. Либо грубый жесткий секс без обязательств, либо ничего.
— Ты… ты был нежным в первый раз, — в отчаянии шепчу я, на что Гордей перестает поглаживать мою кожу и только жестко усмехается одними уголками губ.
— Ты сказала, что это твой первый раз, я… забылся немного. Слегка накрыло от твоего признания, старался… сдержаться. Не ожидал. Но больше такого не повторится, Бельчонок.
Он вдруг поднимается с кровати и отходит к окну. Стоит ко мне спиной несколько секунд, потом идет в сторону ванной, а возвращается оттуда уже одетый в штаны и футболку.
Я за это время тоже успеваю натянуть свою одежду, а также немного пригладить волосы рукой.
— Думаю, сейчас мне лучше уйти, — говорит Гордей, окинув меня, сидящую на краешке кровати, поверхностным блуждающим взглядом, потом решительно направляется к двери.
— Подожди, — выпаливаю я, против всякой логики, чуть не впадая в панику от мысли, что он уйдет и оставит меня одну.
Его рука, уже прикоснувшаяся к дверной ручке, опускается, он оборачивается ко мне.
— Что?
— Ты… ты…
Я давлюсь словами, но все же решаюсь, не могу не выяснить вопрос до конца.
— Ты… пойдешь сейчас к ней, к Лене? Или к какой-то другой девушке? И станешь… я видела, ты все еще возбужден… ты… станешь засовывать в нее?
— Арин, не забивай себе голову…
— Ты… Если я… я… если я разрешу тебе… Как ты хочешь… То есть… если все будет так, как там, в душе, ты… пообещаешь мне… Пообещаешь, что только со мной и больше ни с кем?
Я выпаливаю, и сама же захожусь от страха, от ужаса своего предложения. Но стоит только подумать, что он уйдет…
— То есть, ты хочешь сказать, что разрешишь мне трахать тебя в рот?
Я зажмуриваюсь, нещадно горя от его формулировок, да и от самой темы разговора, но все равно, хоть и нерешительно, и со всей силы борясь со своим отчаянием, но киваю.
— И что, глотать мою сперму ты тоже согласишься?
Я задыхаюсь от жаркого горячего удушья, не сразу воспринимая, а потому молчу. О таком я даже еще не думала. О боже, вообще не представляла.
Гордей усмехается, разглядывая мои мучения, отворачивается и снова толкает дверь.
Я вскакиваю с кровати и снова останавливаю, на этот раз близко подходя к нему.