Запретная зона

Что всполошило Реусса и Отарова? Почему так поспешно и непрофессионально был убит Давыдов? Не из-за Сотова — это ясно, прошло одиннадцать лет, принцип централизации власти и децентрализации ответственности, названный принципом демократического централизма, больше не работал, теперь они могли спокойно рассказать, по чьей указке был выпущен подрасстрельный Сотов. Но они начинают темнить, скрываться, убивать друг друга, как скорпионы в банке. Тот, кто увез Сотова, прекрасно понимал, что «пальчиков» его не переделать, попадись он — и цепочка сразу выведет на тюрьму, а там и на вызволителей смертника. Значит, не должен был Сотов попадаться! Осужденный за бандитизм и приговоренный к расстрелу за убийство, он едва ли представлял информационную ценность — не клад же зарыл, в самом деле. Зачем же и кому понадобился человек, который по документам числится мертвым и искать которого никому не придет в голову?.. Кто имел власть над Яковлевым, Отаровым и Реуссом в восемьдесят третьем? Политбюро, высшие чины МВД, КГБ, ГРУ, ГУИТУ?..

— Петр!.. Петр Иванович!..

Он оглянулся. С противоположной стороны через дорогу к нему спешила Ника с хозяйственной сумкой и букетом хризантем.

— Здравствуйте, Ника, — Петр пожал протянутую ладонь. — Позвольте…

Он взял тяжелую сумку той же рукой, в которой нес портфель, набитый книгами.

— Куда же вы пропали? Я вам звонила…

— Служу, — улыбнулся он. — Как ваши успехи?

Она стала рассказывать о выставке молодых художников «Стеб-Арт», с которой возвращалась, о новой роли в инсценировке «Бедных людей», говорила просто и вдохновенно, словно они расстались утром и между ними не существовало пропасти в восемнадцать лет. От нее веяло свежестью новой, незнакомой ему московской жизни, которая, судя по всему, минует его, как миновали семейные радости, загранпоездки, религиозные таинства и многое из того, что в пору его молодости казалось недосягаемым или запретным, непозволительно роскошным или преждевременным, а сейчас стало обыденным, банальным и недостойным обсуждения. «А ведь у меня могла быть такая дочь», — с грустью подумал Петр.

— Женька завтра в церковь приглашал — племянника крестить собирается, — сообщила она.

Остановились у арки его дома. Петр отвлекся от тяжелых раздумий и впервые за эти дни вспомнил о Женьке и Нике. Оттого, что они есть, что звонят ему и общаются запросто, накоротке, оттого, что с ними можно посидеть и поболтать о выставке, выпить по сто грамм, сходить в театр, бассейн, Петр едва ли не физически ощутил, как заполняется пустота, годами разъедавшая ему душу.

— Зайдем? — предложил он.

Больше всего он сейчас боялся, что она замолчит и исчезнет, а милая болтовня прекратится, и он опять останется один на один с проблемами, от решения которых могли зависеть жизнь государства, благополучие кланов и начальствующих особ, положение силовых ведомств в коррумпированных структурах, дислокации воинских формирований и смена министерских портфелей — все, что угодно, только не его личная жизнь, частичка которой сейчас была перед ним.

— Спасибо, меня ждут. Давайте в следующий раз? — и по тому, как она отвела глаза, по смущенной улыбке и поспешно протянутой руке, он понял, что она разделит с ним компанию в следующий раз, но женское достоинство не позволяет ей принять предложение сразу.

— Я провожу вас, — Петр решительно шагнул в направлении Первомайской.

— Спасибо! Пошли к нам? В холодильнике селедка есть. Отварим картошки в мундирах…

Оба шли, нарочно замедляя шаг, говорили о картошке и селедке, об Антиохийской церкви святых апостолов Петра и Павла, «Черном квадрате», концептуальном искусстве. Ника успела прочесть кусочек «Эдды», Петр рассказывал о галерее в Казани, где был, и о Центре Помпиду, где не был — и эта чертова ересь не имела никакого иного смысла, кроме поиска взаимопонимания между двумя представителями загадочных друг для друга поколений.

«Когда у меня будет такая дочь, — думал Петр, — мне исполнится шестьдесят два года… Нет, не дожить…»

Нещадно матерясь, пиная фонарные столбы, киоски и урны, по перекрестной улице толпой прошли пьяные подростки. Их вопли омрачили прогулку, но немного, ведь вид пьяного хулигана стал неотъемлемой частью жизни для любого россиянина.

«Амфора, я — Дым, объект направляется к метро «Первомайская». С ним женщина».

«Дым, проследите за ними».

«Понял вас. Выполняю».

28

В шесть часов утра у гаража собрались Швец, Шевелев, Лунц, Боков и Воронков. Завгар собирался отправить их на «РАФе», но Боков распорядился подать «правительственный», недавно вышедший из капремонта «ЗИЛ-117» — «для солидности и комфорта».