Запретная зона

На каждого белого в стране приходится двадцать пять африканцев. Куда же они девались? Сидят в засаде? Мне пе хотелось спрашивать. Мы говорили о другом. Но уже в первый час нашего пребывания в Родезии трудно было отделаться от навязчивой мысли: характерная черта жизни в этой стране — отсутствие как раз того, что должно было бы составлять ее главную особенность.

Миссис Пэрди показала на черные головы за изгородью.

— Представьте себе, один наш гость думал, что велосипедные дорожки здесь существуют только для белых. Но эта дорожка ведет в Харари, где живут туземцы. Они по нашей дороге никогда не ездят. Приезжие легко ошибаются. Зато на велосипедной дорожке, ведущей в Харари, не встретишь европейцев.

Все это звучало почти символично в своей простоте. Где-то за высокой изгородью дорожка сворачивает, где-то находится местечко, название которого — Харари— звучит так загадочно. О нем нечего рассказать, так как ничего не известно. Я подумал, что туда, наверное, нельзя ходить — там обязательно ограбят. На душе было нехорошо. Пожалуй, нечего надеяться на встречу с африканцами на равных началах. Казалось, они живут совсем в другой стране. Вместо этого придется приобрести слуг и обмениваться с ними несколькими словами в день, как делали все другие.

Тогда я еще не знал, что без велосипедной дорожки в Харари мы не выдержали бы так долго. Это была единственная дорога, которая куда-то вела.

Лица

Арабским мылом, взятым в одной из египетских гостиниц, я пытался стереть с себя следы двух бессонных ночей. Мы так устали, что даже глаза покраснели.

На плато опускалась ночь. Последнюю часть пути мы ехали между черными стенами кукурузы и табака; неожиданно машина остановилась перед низким длинным домом. Навстречу с лаем выбежали собаки, вышли безмолвные слуги. На ферме зажгли свет, но все равно ничего нельзя было рассмотреть.

Нас провели в отведенную нам комнату. За миссис Пэрди закрылась дверь, и вот мы сидим среди высокой темно-коричневой мебели, привезенной, видимо, издалека. На стенах — виды шотландских гор, на ночном столике — книга «Your small farm in Southern Africa»[1]. Я выглянул на улицу, увидел холодные серые звезды над качающимися верхушками пиний. Свет из окон фермы падал на огромные каменные глыбы, серовато-коричневые, словно завернутые в высохшую картофельную шелуху.

Вдруг в дверь просунулась чья-то большая голова.

— Вы уже приняли ванну? Меня зовут Джордж Пэрди. Обед на столе. Поторопитесь!

Мы собрались в гостиной и пили из кружек пиво. Оно было отличное, от него можно было даже опьянеть, и позже, когда мы не знали, что похвалить в Родезии, то всегда хвалили пиво. Дочь Пэрди — Дженнифер — сидела на диване и читала письмо. Это была девушка лет семнадцати, веснушчатая и очень милая.

— Дорогая, — сказала миссис Пэрди, — скажи нам, от кого ты получила письмо, или перестань читать.

Девушка смяла в комок письмо и вскочила легко, как тоненькая пружинка.

— Если бы у меня было ружье, я застрелила бы его.

— Кого, дорогая? — спросила миссис Пэрди.

— Конюха. Он не напоил моего Цыпленка, хотя я велела ему сделать это.

— Ты не должна давать ему слишком трудные поручения.

— Я ненавижу его, — сказала Дженнифер.

В этот момент послышался какой-то шум. Наш хозяин осторожно отодвинул занавеску — оказалось, кричит попугай в клетке. Хозяин качнул клетку.

— Я нашла его вон в тех кустах. И знаете когда? В день нашей серебряной свадьбы.

Миссис Пэрди достала с камина свадебную фотографию, сделанную в Шотландии: он — коренастый, широкоплечий, с высоким, пересеченным волевой складкой лбом; опа ростом повыше мужа, с покатыми плечами, приветливые глаза затенены шляпой, какие носили в двадцатые годы. Это было до их переезда в Африку, около глаз еще не было морщин.

Так мы стали жить в этой семье. Всего несколько часов назад мы прилетели сюда из ниоткуда и вот очутились па ферме к востоку от Солсбери, в Южной Родезии. Незнакомые люди приняли нас; почему — этого мы не понимали, но были благодарны им. Здесь мы впервые познакомились с тем необыкновенным гостеприимством, которое в Африке наблюдается повсюду, среди всех рас.

Хозяева знали только, что я стипендиат, посланный во имя международного братства учиться в Родезию. Они не были любопытны и не расспрашивали о нашей жизни. Мы, кажется, успели немножко узнать их, но нас они так и не узнали. Наше дальнейшее пребывание в Родезии вынудило их лишний раз взглянуть на то отвратительное, чем полна Африка и чего нормальный человек должен, по их мнению, избегать.

Были вещи, ради которых люди переселялись в Африку. Но было много и такого, что им не нравилось, пугало их. Несмотря на это, они все же приезжали сюда, надеясь уберечься от всего неприятного. Они старались не сталкиваться с тем, что им не по душе, зато говорили об этом много. Таким образом, и семья Пэрди, и большинство других семей европейцев жили в незнакомой им Африке, которая рождала в них враждебные чувства.