Запретная зона

– В конце концов, Греков, его тоже можно понять. Не успел он в начале двадцатых вернуться с двух войн и опять привыкнуть к земле, как в начале тридцатых заявился к нему ты со своей колхозной идеей. На основе ликвидации кулачества как класса. Какая здесь идиллия заварилась, ты лучше моего знаешь. Недаром Сталин ее революцией назвал. Во всяком случае, не хотелось бы мне оказаться рядом с этим обломком Ермака, когда вода нового моря начнет ему к ноздрям подступать. Всю агитацию его на самопожертвование теперь уже во имя великой идеи Волго-Дона я представляю тебе. А что же думает обо всем этом киноблоха? – Он обернулся на треск за спиной. Девушка в комбинезоне все так же бросалась от борта к борту земснаряда, ворочая своей.кинокамерой вдоль уплывающих назад куреней под чаканом, верб и станичных виноградных садов. Все-таки он поймал ее рукой за плечо и повернул к себе. Капли пота сыпались у нее на комбинезон из-под черной челки. Он даже посочувствовал ей: – Ну с какой стати тебе понадобилось напяливать на себя эту робу? Но она вдруг вывернулась из-под его руки, глаза ее негодующе блеснули из-под челки. Он рассмеялся.

– Видал, Греков? Если бы не приказ министра запечатлеть на пленку все от начала до конца, я бы ее и на пушечный выстрел к нашей стройке не подпустил. Она еще не подозревает, что ее ожидает впереди. А тебе, Греков, до этого приходилось слышать, что это такое – спецконтингент? – Но ответ его спутника потерялся за перекличкой судовых сирен. Встретившись, почти одновременно взревели они на земснаряде и на маленьком катере, тянувшем на тросе баржу, нагруженную щебнем. Переждав рев, человек в сером кителе предупредил: – Между прочим, Греков, это твое дело ее к спецконтингенту не подпускать. Она же еще только что окончила киноинститут, дитя. Как позаботиться и о том, чтобы о стройке с первых же дней узнала вся страна. Кино и печать, как ты знаешь… – Не договорив, он дотронулся до локтя спутника рукой. – А вот, могу поклясться, и само районное начальство высыпало на нас поглазеть. Все в велюровых шляпах. Скоро и на них мы трепет наведем. Кончается для них идиллия под сенью виноградных лоз. Этот, который из шоколадной «победы» задом вылез, не иначе хозяин района. – По зеленоватой тихой воде опять раскатился колокольный смех: – Нет, только взгляни, какой мы уже переполох навели. Что же будет, когда начнем взнуздывать Дон. Но что-то я почти не замечаю среди аборигенов мужчин, исключая одинокие фигуры с костылями.

– Да, больше женщины и старики.

– Ничего, мы и молодой крови подбавим в жилы твоей Вандеи. Еще взбурлит в них такая смесь, что придется наряду с плотиной роддома строить. И поэтам потом на века хватит пастись на этих лирических лугах. Этой казачьей цитадели еще предстоит новое рождение пережить.

Его голос, толкаясь в крутые яры, приумножался эхом. В лодке, пересекавшей Дон перед земснарядом, тоже слышен был этот разговор на палубе. Вынужденная переждать земснаряд и продолжать свой путь на левый берег уже после того как он прошел мимо, лодка закачалась на поднятых волнах.

– Голосина, как у дьякона в Новочеркасском соборе, – приподняв и задержав над водой весла, сказала казачка в зеленой кофте.

– Выгулялся, – добавила другая,

– Не на трудоднях«

– Сообразительный.

– Я бы с него за одну ночку весь нагул…

– Гляди, как бы не накрыло нас. Волна от берега вертается. Левым веслом режь, левым.

Слышен был и на палубе земснаряда разговор в лодке.

– Мимо Приваловской плывем, – сказал Греков.

Что-то заставило мужчину в кителе внимательно заглянуть своему спутнику в лицо.

– Уже не здесь ли ты в тридцатом людям райскую жизнь в колхозе сулил?

Прежде чем ответить, его спутник вслушался в женские голоса, долетевшие до земснаряда с лодки: «Не перевернет. Мы и не такие волны видали». Только дослушав до конца, ответил:

– Ты, Юрий Александрович, почти угадал.

2

Надо было поскорее попасть на правый берег, где Грекова давно уже ждал Цымлов, но и нельзя же было стороной объехать эту большую юрту на откосе, не узнав, что заставило Федора Сорокина созвать теперь туда своих комсомольцев на собрание. Бросив машину внизу на шоссе, Греков взбирался к юрте, втыкая носки сапог в свеженамытый земснарядом песок.

Вплотную слышны стали голоса, бурлившие под брезентом юрты – клуба. И, конечно, это голос самого Федора парил над всеми. Никто, кроме него, больше не умел говорить с той властно-небрежной интонацией, с какой на стройке умел говорить еще только один человек. В невольном восхищении Греком замедлил шаги у юрты.

– И вовсе не исключено, – говорил Федор, – что тот, кто перед перекрытием Дона выпадает из графика, может и из рядов комсомола выпасть.

После этих слов все голоса в юрте смолкли, и вдруг тишину смыло волной яростных воплей:

– Это что, ультиматум?

– Он совсем зазнался!

– Нет, он еще не обедал!

– А если ЗК поднимут бузу?

– Они будут волынить, а ты свой билет клади?

Постороннему ни за что было бы не разобраться в этих криках. Но еще не заглянув в юрту, Греков уже знал, куда были направлены эти залпы.