Запретное чтение

– Плохая бумага была шершавой, как наждак. А хорошая ценилась на вес золота. В итоге мы начали продавать так много шоколада, что люди перестали покупать отвратительные шоколадки, которыми торговали в магазинах. Стоило всего раз попробовать наш шоколад – или хотя бы понюхать – и о старом шоколадном меле не могло быть и речи. Вскоре разговоры о том, что в магазинах залеживается никому не нужный шоколад, дошли до секретаря горкома, и он написал письмо самому Сталину: “Жители моего города счастливы настолько, что больше не испытывают потребности в сладостях!” Сталин был очень доволен. Он подумал: “Ага! Сработало! Мой план по созданию счастливой державы оказался успешным!” Так что кто знает, возможно, не начни я тогда торговать шоколадками, мир был бы сейчас другим.

– И вы так и не попались? – спросил Иэн.

Отец рассмеялся:

– Я довольно скоро сам закрыл фабрику: нужно было готовиться к экзаменам в школе. Но черным рынком я продолжал пользоваться: доставал людям хорошую водку, пиво, сигареты, жвачку, журналы с голыми женщинами. Для мальчишки я был страшно богат.

Я слушала, раскрыв рот от изумления – не потому, что отец рассказал десятилетнему ребенку про голых женщин, а потому, что эта его история успела так сильно измениться с тех пор, как я слышала ее в последний раз. Обычно его рассказы обрастали преувеличениями постепенно, но чтобы вот так, полностью изменить всю суть истории – такого с ним еще не бывало. Наверное, он сделал это ради Иэна: придумал счастливый конец, вместо того чтобы рассказывать про картофелину в выхлопной трубе. А может, просто он почувствовал, что сейчас нам бы не очень понравился рассказ, в котором главный герой попался.

– Почему же вы уехали из России, раз вы были там так богаты? – поинтересовался Иэн.

– В СССР невозможно было стать по-настоящему богатым. Деньги-то потратить было не на что! “Мерседесы” у нас не продавались.

Я снова отвлеклась от рассказа отца, когда в комнату вернулась мать. Встретившись со мной взглядом, она многозначительно закатила глаза и отнесла отцовский пустой стакан из-под пива на кухню.

Вообще-то я никогда толком не знала, было ли в этой истории про шоколад хоть одно слово правды. Иногда отец рассказывал, что по радио передавали ставшую знаменитой речь Сталина о счастливом городе, в котором людям не нужны сладости. А порой вдруг оказывалось, что секретарь горкома на самом-то деле сразу поймал отца с Сергеем, и им пришлось откупиться от него сотней шоколадок, после чего он честно держал слово и не выдавал их, но через два года фабрику рассекретил местный почтальон. В одних версиях рассказа ребята становились сказочными богачами, а в других – раздавали шоколад бесплатно, в знак политического протеста. Но до этого дня мне и в голову не приходило, что выдумкой могла оказаться вся история от начала до конца и что, пожалуй, затея с подпольной шоколадной фабрикой и в самом деле слишком хороша, чтобы быть правдой. Эта догадка на удивление сильно меня встревожила.

Даже теперь, пять лет спустя, я знаю, что вся моя Россия, та, которая существует в моем представлении, – ложь. Моя ментальная карта родины предков усеяна выдумками, как старинные карты Атлантического океана – изображениями русалок и морских чудовищ. Вот здесь, к северу от Москвы, находится шоколадная фабрика отца; вот тут, спускаясь по лестнице, останавливается Раскольников; здесь Иван Ильич перевешивает гардины; тут течет река Волга, кишащая беженцами; там семенит по улицам гоголевский нос; тут отчаянные граждане швыряют камни в памятник Сталину; там убегают в ночь дети Романовых, и их карманы набиты золотом; а вон там, наверху, раскинулась Сибирь, и мой дед пробирается домой сквозь сугробы. Через мою Россию проходит одна-единственная тоненькая линия правды: дорога, по которой наш школьный хор ехал из Перми в Екатеринбург и оттуда – в Челябинск, от концертного зала до собора, мимо бетонных стен, покрытых граффити, и мимо деревенских домиков с развешенным во дворе бельем.

Но, с другой стороны, ведь и Америка была для моего отца и его товарищей ложью, пока они сами не ступили на здешнюю посадочную полосу: туалеты, которые никогда не засоряются; поющие на улицах дети; на каждом углу – по кинозвезде; и сигареты “Мальборо” бесплатно. Возможно, в каком-то смысле они и теперь продолжали жить в Америке своей мечты. В краю молочных рек и кисельных берегов – и, кстати, да, если так, то отчего бы в холле многоквартирного дома не появиться бесплатным бутылкам с молоком? А в магазине – бесплатному меду?

Интересно, а на какую выдумку способна я сама? И что определяет нашу фантазию: природа или воспитание? Оглядываясь на те дни, я задаюсь вопросом, насколько реальным было мое представление об Иэне. А еще я пытаюсь понять, насколько правдиво запомнилось мне наше с ним путешествие и все, что он говорил в дороге. И еще я все думаю, что, возможно, я все-таки видела в зеркале заднего вида, как он плакал, но вытеснила это из памяти.