Запретное кино

И сколько раз, сколько раз она себя так проверяла и не находила ничего даже намекающего, но убеждение было. А тут — жирно подчеркнуто, так чего же думать?

Только одно непонятно — зачем это запретное кино пустили в Интернет?

Клавдия снова напрягла извилины, но никакого разумного объяснения не нашла. И это ее немного успокоило. Ее пугало как раз то, чему всегда было разумное объяснение. Так бывает везде, только не в России. В России, наоборот, очень хочет какой-нибудь министр спрятать свои темные делишки, уж столько сил на это кладет, а какой-нибудь дурной пацан случайно эти делишки находит и пускает по белу свету.

Очень может быть, что убийца и заказчик про съемку даже не знали. И скорее всего не знали…

Нет, стоп, как же не знали, они этот ролик должны были показывать Семашко.

Что за ерунда? Значит, знали.

Или…

Или Семашко сам это снимал! И сам запустил в Интернет, когда припекло. Надеялся, что кто-то увидит.

И ведь угадал.

А зачем снимал?

Боялся, что на него повесят всех собак. Ой-ой-ой… Если так, то что же получается — он специально водил ее за нос? Получается — специально. А для чего? А для того, чтобы потянуть время.

Да, времени он у Клавдии отнял достаточно.

А зачем ему было тянуть время?

— Ма, ты мне пароль не скажешь? — уже в пятый раз за сегодняшний день спросил Макс. Очень уж ему хотелось тоже посмотреть на убийства.

— Нет, — сказала Клавдия.

— Ага, а сама смотрела.

— Мне это нужно для дела. А тебе должно быть стыдно.

— Да. Вон у них в день до трехсот пользователей. А мне должно быть стыдно…

Клавдия вскочила.

— Ну-ка, пойдем! — схватила она сына за руку. — Иди сюда. Вот Ленка спит, — распахнула она дверь. Ленка даже не шелохнулась. — Вот отец, — открыла она собственную спальню. — Федор тихонько храпел. Клавдия закрыла дверь. — Вот я, — ткнула она себя в грудь пальцем. — И вот ты. Вас у меня всего трое. Не триста, соображаешь, даже не тридцать. Всего трое. Ты понял меня?! Ты мой сын, только мой. И я не хочу, чтобы грязь интересовала тебя.

— Ну ладно, чего ты… — испуганно пробормотал Макс. — Я просто так… Мне стыдно.

— Не надо, сын, — уже мягче сказала Клавдия. — Это, правда, мерзко. Я не хочу, чтобы ты это видел. Я хочу, чтобы ты все-таки уважал человечество.

— А ты?

— Я уже закоренелый оптимист, меня трудно изменить. А ты гибкий пока. Сломаешься.

15.37–17.48

— Еще не приводили? — Клавдия влетела в кабинет, словно фурия. Только веселая фурия.

— Кого? — растерянно ответила Ирина.

— Горбатова. Должны были к половине четвертого.

— Нет, пока не приводили.

— Ну что, Ириша, можешь меня поздравить! — Клавдия сняла пальто, в котором днем уже было жарковато (правду сказали в газетах — скоро весна). Уселась за свой стол и игриво подперла кулачками щеки.

— С чем?

— Все оказалось так легко и просто, что даже не верится, — мечтательно проговорила Клавдия. — Ты извини, что я тебя с собой не взяла. Я прямо с утра в архив ФСБ поехала. Если бы с тобой, это мы бы на согласования всякие неделю бы потратили, а у меня там знакомство. Я тебе потом передам.

— И что? — Ирина пропустила мимо ушей извинения — ее волновала суть дела.

— Нашла. Нашла я нашего Сафонова. Думала провожусь месяц, а нашла за час. И знаешь почему?

— Да хвастайтесь уж, хвастайтесь.

— Имею право, — кивнула Клавдия. — Потому я его так быстро нашла, что до меня буквально месяц назад его разыскивали в архивах другие люди.

— Да вы что?! — ахнула Ирина.

— Вот они провозились долго. А мне все — на блюдечке. Значит, так, фамилия Сафонова с рождения была Симкин. Родился и всю жизнь до войны прожил в городе Пскове. Работал знаешь кем? Санитарным врачом. А потом, когда началась война, скрылся. И объявился уже в городе Могилеве. Понимаешь, что важно, не в плен попал, не в концлагерь, а сам, добровольно пошел к немцам.

— А почему это важно?

— Потому что в лагере людей ох как ломали. Россия же не подписала Женевскую конвенцию. У нас пленных не было, понимаешь? Никакой Красный Крест, никто не мог им помогать. Мы отказались от своих граждан. И с ними делали что хотели. Их даже не убивали. Пули не тратили. Их просто не кормили. Это ужасно. И люди там ломались, только бы вырваться. Этих еще можно понять. Да и нужно простить. А Симкин сам пошел.

— Может, по идейным соображениям?

— Если бы… До войны был комсомольским активистом. Одно время даже выступал общественным обвинителем на судах. Так сказать, с корнем вырывал из советской земли вредителей. Видела я там статью в газете. «Передовой врач» называется. И фотография молодого Сафо… Симкина. И еще одну интересную бумажечку нашла — письмецо товарища передового врача в органы. С просьбой разрешить ему присутствовать на казнях врагов народа.

— Сволочь, — сказала Ирина.

— М-да… Но это, так сказать, голубое детство и юность «героя». А вот к фашистам он устроился следователем. Такой, понимаешь ли, наш с тобой коллега. А в конце сорок третьего года и от фашистов сбежал. Ну, дальнейшая его судьба нам с тобой известна.

— Следователем? — разочарованно произнесла Ирина.