Простуды удалось избежать благодаря быстрому и эффективному вмешательству. Фоскарини пригласил целителя из города, и я впервые за долгое время оказалась в роди пациентки. Ничего особенного. Переутомление, магическое истощение. И назначения такие же простые. Отдых, хорошее питание – и через пару дней я снова стану бодрячком. Как Рихтер. Вот уж кто от этой истории только выиграл. Его магические каналы почти полностью восстановились, и проблем с контролем источника больше не было.
У Оливера Сонди был магический шок, и колдовать ему запретили не меньше чем на неделю. Вико досталось сильнее всего — помимо многочисленных гематом и сотрясения мозга, боевик сломал лопатку и получил трещину правого локтя. И пусть боевые маги живучи, но перелом быстро залечить не смогли бы и лучшие целители.
Но в итоге они все же получили образ женщины, что покушалась на Рихтера, никто из горожан или жильцов и прислуги дворца особо не пострадал, так что дож был вполне доволен всеми нами. И он не преминул до меня это донести.
На второй день после мнемоскопии я все еще страдала в своих покоях. Страдания были, в основном, моральные. Я целовала повелителя стихий, облизывала и кусала его, издевалась и орала, и кажется, предлагала кого-то убить... И как ему смотреть после этого в глаза? Сплетни слуг и охраны, нашедшей нас в весьма пикантной близости, я переживу. Но Корбин Рихтер... Он не станет насмехаться или относиться хуже ко мне. Грейдорец все же не был лишен определенного благородства.
Именно поэтому его презрение, или что еще хуже, жалость мне перенести будет сложнее всего. А ведь встречи с повелителем стихий не избежать. Хоть в моем лечении он, скорее всего не нуждался, и я могла спокойно уехать, но если убегу, не забрав свои деньги, то останусь ни с чем.
Завтра. Не сегодня. Я встречусь с ним завтра, когда сама окончательно восстановлюсь, а для этого мне нужно больше отдыхать. Так что весь день я просто валялась на диване с книжкой и бутылкой вина, пытаясь забыться.
Где-то на сотой странице и третьем бокале в дверь решительно постучали. Я испуганно сжалась. Если сидеть тихо, то может, Рихтер посчитает, что меня нет, ии уйдёт.
Но то оказался не повелитель стихий, а Лауро Фоскарини, и не дождавшись ответа, он просто зашел в гостиную.
– Оплакиваете свою несчастную жизнь, сеньорита? – бодро спросил он.
– Все равно я сейчас для вас бесполезна, дон Фоскарини.
– О, я не собираюсь вас донимать, Рената. Всё, то нужно, я узнал от Рихтера. Наоборот, хочу немного поднять ваше настроение. Во-первых, чек лично от меня. – Он вытащил его из кармана, и небрежно кинул на стол. – Не спорьте, вы пострадали, помогая нам. Конечно, с грейдорца это обязательств перед вами не снимает. А во-вторых, я хочу вам кое-что показать.
– Приличное? – ляпнула я. – Ох, простите!
Фоскарини посмотрел на меня не без интереса, и добродушно хмыкнул.
– Если я покажу вам что-то неприличное, боюсь, это испортит мои отношения с Рихтером. Более того, вы окончательно разочаруетесь в моем гостеприимстве. А мне бы этого не хотелось. Ну же, сеньорита. Прогуляйтесь со мной. Можете захватить выпивку с собой.
Я вспыхнула от смущения и неловко улыбнулась. М-да, хорошо же я себя показала перед дожем Конте. Хорошо, что он, кажется, благожелательно ко мне расположен.
Мы спустились на первый этаж и оказались в странном зале. Сначала я приняла его за небольшой домашний театр. С десяток кресел, стоявших в два ряда, смотрели на небольшую сцену сейчас скрытую за тяжелыми портьерами. Рядом на столике стоял граммофон. Дож потянул за веревку, и портьеры раздвинулись, открыв большое белое полотно.
– Что это?
– Синематограф, – довольно сказал Фоскарини. Он поднял руку, махнув кому-то. Я оглянулась. Оказывается, здесь еще была одна комнатка, из которой открывалось окошко под самым потолком. Оттуда полился свет, падая на полотно.
Патриций поставил пластинку и завёл граммофон, и только затем потушил свет.
– Садитесь. Это стоит увидеть своими глазами.
– Это ведь всё без магии? – взволнованно спросила я, не отрывая взгляда от мелькавших на экране черно-белых картинок.
– Да. Это комедия. Ставили актеры нашего театра. Голоса мы записывать так и не научились, пока еще, так что приходиться использовать только музыку. Вам нравится?
– Да.
И я не соврала. Хоть звук мне показался сначала громковатым, вскоре я привыкла, и уже не могла отвести взгляд от чуда, созданного лишь руками людей. Синематограф оказался очень потешной штукой. Актеры кривлялись, попадали в смешные и нелепые сцены, взлетали и исчезали на глазах. Вскоре я уже улыбалась, и даже тихо хихикала.
«Кино» длилось минут двадцать, и когда музыка заглохла, я разочаровано вздохнула.
– Наверное, вскоре маги совсем не будут нужны. Ваше «синематограф» так многое может!