– Это лишь умелая работа механиков, – снисходительно сказал дож. – Мне, к сожалению, пора. Но вы можете здесь остаться и посмотреть все картины, что мы успели создать. Некоторые даже еще не появились в столичном синематографическом театре. Просто дайте знать оператору, что вы хотите посмотреть. Все пластинки подписаны и пронумерованы. Граммофоном вы же умеете пользоваться?
Я не смогла отказаться от предложения.
– А можно завтра привести сюда Лучиано?
– Дети уже всё посмотрели – два дня отсюда не вылезали. Вашему племяннику очень понравилось, а Сандро просто распирало от гордости, что он может удивить своео нового друга.
Ах, вот почему вчера вечером Лучи был так взволнован. Если бы я не была так погружена в свои проблемы, то знала бы, как он проводит время.
– Спасибо, – только и смогла сказать. – Вы очень добры к нам.
– Мне то ничего не стоит. А вы, если верить Рихтеру, практически спасли Ценасси от разрушения.
– Едва ли до этого бы дошло.
– Не спорьте. – Дож склонился над моей рукой, целуя её. – Рад нашему сотрудничеству, Рената.
Мне показалось, что таким образом Фоскарини прощается и даёт мне понять, что моя работа завершена.
– Я тоже, мой сеньор. Завтра я навещу повелителя стихий.
– Да, стоит удостовериться, что с ним все в порядке перед отъездом.
Я кивнула. Что же, ладно. Все же во дворце дожа мне понравилось, и он сам оказался не таким уж коварным, как мне показалось. И его сегодняшний подарок как-никогда кстати. В темноте домашнего театра я могла расслабиться и отвлечься от своих мыслей, сконцентрировавшись на незамысловатых историй, воплощенных благодаря чуду современной техники.
И я не сразу заметила, что больше не одна. Когда очередное «кино» кончилось, я включила свет, чтобы выбрать новую музыкальную пластинку, и только тогда заметила, что в одном из кресел развалился Рихтер.
Я так и застыла, молча на него смотря.
– Сеньорита, что вам поставить? – донесся сверху глухой голос оператора синематографического театра.
– Ничего. Я уже ухожу! – громко сказала я, убирая пластинку обратно в стопку. Льющийся свет из окошка над головами потух, и по глухому стук я поняла, что оператор ушёл.
Глава 38. Дуракаваляние?
Я же сбежать не успела. Рихтер загородил мне дверь.
– Рената, нам нужно поговорить.
– Завтра.
– Почему-то мне кажется, что завтра я тебя одну уже не застану.
– Кто тебе сказал, что я здесь? – с досадой спросила, усаживаясь в одно из кресел. Все же нужно было воспользоваться предложением дожа, и принести вино.
– Лау. Предложил поспешить, пока ты в хорошем настроении.
Все же Фоскарини меня подставил! Рихтер развернул соседнее кресло в мою сторону и уселся непозволительно близко. Наши колени почти соприкасались. Я отвела взгляд, не в силах смотреть в его серьезное лицо.
– Корбин, ты... вы что-то от меня хотите?
– После того, что между нами было, глупо сохранять вежливую дистанцию.
– Между нами ничего не было!
– Не думал, что ты решишься заняться самообманом. Тебе пришлось познакомится с той моей частью, которую я едва ли хотел бы ком-нибудь показывать. А ты, кажется, узнала о себе больше, чем хотела. Таковы уж стихии – они выворачивают наизнанку, делают скрытое явным, и не позволяют лгать.
Я до боли сжала подлокотники кресла.
– Тогда я – на самом деле такая? Похотливая и жестокая?
Маг поморщился от грубости моих слов и покачал головой.
– Скорее – полная ярости, которой ты никогда не давала воли. Как и другим своим желаниям. Если игнорировать свои чувства, то они имеют весьма неприятную особенность – возвращаться в самый неподходящий момент, и в таком виде, что справиться с ними невозможно. По крайней мере в одиночку.
– Хочешь помочь? – не удержалась от вопроса.
Видимо, одна единственная ночь меня в самом деле изменила. Никогда не была столь язвительной и дерзкой. Но Рихтер неожиданно серьезно кивнул.
– Да. Потому что тоже через это проходил. И я не про срыв, а про ту боль, что тебя мучает, которую ты скрываешь за фальшивым смирением. Хотя больше всего на свете хочешь... вернуть её тому, кто сделал тебе больно.
– Ты ничего не знаешь!
– О том, кто тебя обидел – ничего, – неожиданно согласился маг. Он сжал мою ладонь в своих, и я, неожиданно для себя, не стала вырываться. Ровное сухое тепло его рук успокаивало. – Во время мнемоскопии я провалился в воспоминания гораздо глубже, чем мне хотелось. И вспомнил те ужасные времена, когда так же сгорал от такой же беспомощной злости. Мой отец избивал мою мать. Он поколачивал и меня с братом, но это я мог стерпеть, но вот то, что он обижал маму... самое ужасное, что она ничего не делала, и запрещала мне вмешиваться. Даже когда я обнаружил в себе магические способности, и мог защитить её, забрать из этого ада, она все еще была на его стороне. А затем мама умерла.
– Он... убил её?