Запретные чувства

— Хорошо, — кивнул он. — Но не больше. У меня в четверг назначена еще одна репетиция. С коллективом. Я б с радостью, но сама понимаешь.

— Да, конечно, — торопливо ответила я, ощущая, как чувство неловкости опалило изнутри.

Мы только-только успели попрощаться, как тут же заиграл смартфон в заднем кармане джинсов. Звонил Руслан. Я затаила дыхание.

Глава 24. Руслан.

— Пап-пап, это как собирать конструктор, правда? — Платон, сложив руки за спиной, чуть привстал на носочки и вытянул голову немного вперед, внимательно наблюдая за моими движениями.

— Почти, — улыбнулся я, разбирая специальный чемодан, в котором хранился мой саксофон.

— А он большой, пап. Держать не тяжело? Шея не болит?

— Альт не самый большой. Ты еще баритон не видел. Нет, шея не болит. Может, вначале и болела, но я уже не помню.

— Понятно, — Платон обошел мое кресло и теперь стал с другой стороны, продолжая наблюдать за тем, как я собираю саксофон. — Ой, а это что? — глаза сына удивленно расширились, когда он увидел пушистую щётку, которую я вынул из саксофона.

— Специальная щётка. Ею я изнутри вычищаю саксофон, — я убрал щётку в сторону.

— Пап, ты как настоящий волшебник! Только волшебник из шляпы обычно достает что-нибудь, — Платон потрогал пальцами щётку, будто решил сам убедиться в ее достаточной мягкости, затем снова продолжил наблюдать.

Мы отдыхали на даче. Я решил взять с собой саксофон. В последнее время, когда выпадал свободный день, меня всё чаще и чаще снова начало тянуть к музыке. За окном почти весь день лил дождь, поэтому мы с сыном расположились в гостиной с камином.

— Я не волшебник. Просто привык, чтобы щётка была внутри и не терялась.

— А это что за такой странный изогнутый предмет? Как он называется?

— «Эска», — коротко ответил я, осторожно вставляя ее в саксофон.

— «Эска», — эхом повторил Платон и кивнул, откладывая в памяти новое для себя название. — А зачем тебе помада? — сын заулыбался. — У мамы взял?

— Это не помада, а специальная смазка. Чтобы потом на «эску» можно было закрепить мундштук.

— Понятно, — снова кивнул Платон.

Он был очень сосредоточен. Когда я принёс в гостиную чемодан, сын бросил все свои игры, телефон и присоединился ко мне. Платон скучал по мне. Вера никогда об этом мне не врала. Поэтому в эти выходные я твёрдо решил познакомить сына с музыкой, к которой я в свое время прикипел благодаря своему отцу.

— А всё равно похоже на помаду. Только белую, — Платон нагнулся чуть поближе, рассматривая ее.

— Да. Внешние сходства есть. Теперь прикрепим мундштук.

— Это точно, как конструктор, — уверено заявил Платон и чуть качнул головой, убирая с глаз отросшую чёлку.

— Когда мама тебя подстрижёт? — я вытер руки влажной салфеткой и причесал пальцами чёлку Платона. — Или мне тебя свозить в парикмахерскую?

— Мама сказала, что в понедельник.

— Хорошо. Как дела в школе? — Спросил я, задвинув мундштук чуть подальше для более высокого звучания. — Учительница теперь не жалуется на тебя, а хвалит.

— Стараюсь. Ты ведь говоришь слушаться. Вчера в футбол играли на физкультуре.

— И как?

— Мы проиграли.

— Расстроился? — я взглянул на Платона, чтобы считать его эмоции.

— Нет, — сын отрицательно качнул головой. — Буду стараться играть лучше.

Я одобрительно кивнул.

— Правильно мыслишь.

— Пап, а это что?

— Трость.

— Это трость? Пап, трость у стареньких бабушек и дедушек, а это какая-то совсем другая штучка.

— Трость бывает разной. И поверь, она нужна не только при ходьбе. Сейчас мы прикрепим трость с помощью лигатуры.

— Лига… что?

— Ли-га-ту-ры, — по слогам повторил я. — Поможешь мне сейчас?

— В чем?

— Нужно приклеить наклейку на мундштук, чтобы не повредить его.

— А вдруг у меня ничего не получится? — Платон взволновано посмотрел на меня.

— Получится. Держи.

Я показал Платону, что и куда именно нужно клеить. Он, чуть высунув язык, аккуратно приклеил и выдохнул:

— Есть.

— Отлично!

— Сыграешь что-нибудь? — Платон уселся на подлокотник моего кресла.

— Конечно.

Я испытал приступ щемящей ностальгии, пока играл уже давно выученные мной композиции. Воспоминания откинули меня на много лет назад. Тогда всё казалось гораздо проще и понятней.

— Пап, я тоже хочу! Быть как ты. Тоже хочу научиться вот так, — заявил Платон, когда я закончил.

— Тош, что за бред? — к нам в комнату спустилась Вера.

— Мам, а ты почему позеленела? — сын заулыбался.

— Это специальная маска, Тоша, — Вера прошла в комнату и опустилась на диван. — А по поводу саксофона даже не думай. Это всё несерьезно. А ты у нас мальчик серьезный растёшь. Репетитор по английскому говорит, что у тебя есть талант к изучению языков.

— Но папа ведь играет. И он супер-крутой.

— Он крутой не из-за этой металлической штуковины, сынок. Никакой музыки. Тебя ждет успешное будущее. А музыканты и художник во все времена побирались и умирали в нищете.

— Стереотипно, Вер, — я отложил саксофон. — Очень стереотипно.

— Скажешь, что я не права? Многие «типа гении» никому при жизни были не нужны. Я своему сыну такой участи не желаю.

— Я вроде бы тоже не побираюсь, Вер.