Запретные навсегда

Когда я проплакала так долго, что у меня еще больше разболелась голова, и все мои слезы высохли, я, наконец, оторвалась от кровати, одеяло теперь было испачкано слезами и кровью в дополнение к желчи, которую я выплевывала на Арта. Я чувствую легкий укол вины, зная, что менять постель придется какому-нибудь бедному домашнему работнику, но больше всего на свете я просто чувствую оцепенение. Я хочу, чтобы все это закончилось, так или иначе.

Душевая кабина такая же роскошная, как я и ожидала. Я знаю, что делает Арт, пытается показать мне альтернативу продолжению борьбы с ним, жизнь, которая соответствовала бы тому, к чему я привыкла жить у Виктора и в поместье Агости… Только на этот раз в качестве его домашнего любимца, его игрушки.

Это не то, чему я когда-либо подчинилась бы. Я чувствую отвращение к себе за то, что вообще когда-либо находила его заигрывания лестными, что я когда-либо наслаждалась его вниманием, даже если меня никогда не интересовало бы ничего, кроме случайного флирта. Я была наивна и думала, что он говорит искренне, хотя и немного властно.

Я была чертовски неправа.

Я остаюсь в душе так долго, как только могу, натирая кожу до розового цвета, включая воду настолько горячую, насколько могу это выдержать. Мне хочется кричать, хочется колотить кулаками и головой по твердым серым каменным плиткам, но я знаю, что это не поможет. Я должна держаться за те крупицы здравомыслия и мужества, которые у меня еще остались, если я собираюсь пройти через это. Если я собираюсь дать отпор и помешать Арту взять то, что он хочет.

Он достаточно ясно показал, что у него вспыльчивый характер. Если я разозлю его достаточно сильно, причиню ему достаточно боли в процессе, он может просто потерять самообладание и убить меня. Это будет не быстро, но это лучше, чем позволить ему заполучить меня. В данный момент я бы почти предпочла, чтобы он передал меня моему отцу. Я не знаю ничего, что стоило бы из меня вытягивать, и русская пуля была бы быстрее, чем быть любимицей Арта или чтобы он забил меня до смерти.

Я опускаюсь на кафельный пол душа под горячую струю, обхватывая руками колени. Я не знаю, как до этого дошло так быстро, когда я размышляла о различных способах своей смерти, находясь в незнакомом месте. Я даже не знаю, кому принадлежит этот дом, уж точно не Артуро, и я не знаю, где я нахожусь.

— Макс, — я тихо шепчу его имя, звук застревает у меня в горле, когда я прижимаюсь лбом к коленям. — Я этого не вынесу. Я не смогу.

Единственный мужчина, которого я когда-либо любила… мертв.

Когда я наконец выхожу из душа, вытираюсь насухо полотенцем и обертываюсь им, я чувствую себя оболочкой от себя прежней. Я оставляю грязное платье на полу, а свои украшения на тумбочке, возвращаюсь в спальню и останавливаюсь в удивлении.

Пока я была в душе, кровать была разобрана и застелена свежим бельем, а в ногах ее лежала стопка одежды. В передней части шкафа также висит платье, длинное и кроваво-красное, на тонких бретельках и с очень низким v-образным вырезом.

Я морщу нос, неуверенная в том, что оно там делает. Когда я подхожу ближе к кровати, то вижу записку поверх стопки одежды, написанную на толстом картоне тяжелым, резким почерком.

Эта одежда для тебя, Саша. Мы с Эдо ожидаем, что ты присоединишься к нам за ужином сегодня вечером в его официальной столовой, надев предоставленное платье. Если, конечно, ты не предпочтешь присоединиться к нам голышом.

Арт

Я беру записку, перечитываю ее еще раз, а затем сжимаю в кулаке и швыряю через всю комнату, стиснув зубы, чтобы не закричать. Все в этом приводит меня в бешенство, своеволие, то, как Арт называет Кашиани по имени, как будто Арт имеет равный статус, намек на то, что я могла бы присоединиться к ним в обнаженном виде, настойчивое требование, чтобы я надела то, что он мне подарил. Даже Макс называл Эдо Доном Кашиани, когда рассказывал мне о приеме, а позже — Эдо Кашиани, но никогда не называл его просто по имени. Это просто еще один пример того, насколько чертовски высокомерен Артуро. Сбросив маску обаяния и лести, я с каждым общением все больше и больше понимаю, почему Макс чувствовал себя именно так.

Я не хочу надевать это гребаное платье, и я определенно не присоединюсь к ним голой. Вместо этого я хватаю одежду с кровати, надевая нижнее белье, джинсы и шифоновую блузку без рукавов. Лифчик мне слишком велик, и после минутного колебания я надеваю его без него. На блузке над моей грудью есть оборка, придающая мне, по крайней мере, некоторую скромность.

Я заползаю на кровать, снова сворачиваясь в клубок, мои мокрые волосы прилипают к щекам. Измученная, я снова проваливаюсь в сон.

* * *