Запретные отношения (СИ)

Темный подъезд, дверь квартиры. Ключей у меня нет, поэтому я звоню. Долго никто не открывает. Я на минутку сомневаюсь в том, что кто-то дома, но слышу шарканье ног и характерный звук открывания замка.

— О, явилась, не запылилась, — мама криво улыбается. От нее несет перегаром. Похоже вчера она прикладывалась к бутылке и сегодня ее мучает похмелье.

— Привет, мам! Пропустишь? — поднимаю пакеты, показывая, что не с пустыми руками пришла. Мама отшагивает назад, я захожу в квартиру, которая с порога мне кажется чужой.

— Что купила? — мама подобна ребенку заглядывает в пакеты, пытается понять, что для нее есть. — О, какой дорогой сыр! — разглядывает ценник на сыре, достает колбасу.

Разуваюсь, прохожу на кухню, сажусь на табуретку и тоскливым взглядом осматриваюсь. Раньше я не знала, что можно жить по-другому, окружать себя красивыми вещами, покупать качественные продукты и вещи. В моей семье никогда больших денег не было.

Балет был дорогой прихотью, каждый месяц мама находила возможность, чтобы оплатить обучение, купить мне нужные вещи. Папа всегда ворчал. Иногда они поэтому поводу скандалили. Как-то я услышала, что родители сетовали по поводу того, что лучше бы деньги на балет они потратили на необходимое сейчас. Для меня до сих пор загадка, почему они исправно оплачивали балет, если не могли себе этого позволить. При этом ни мама, ни папа никогда не радовались моим успехам.

— А где папа? — смахиваю одиночную слезу, зависшую на ресницах.

— Ушел на сутки, — мама раскладывает продукты, довольно причмокивает. — Раз стала такой богатой, хоть бы деньжат подкинула!

— Сколько надо? — достаю из рюкзака кошелек.

Я знала, что меня попросят дать денег, поэтому перед поездкой сняла в банкомате пятьдесят тысяч. Для меня эта сумма сейчас не баснословная. Выступая в театре, мне платят. Еще карточка от Назара пополняется два раза в месяц, я не снимаю с нее деньги. Живу по своим средствам.

Мама хватает купюры, жадно смотрит то на деньги, то на меня, пересчитывает. Прячет их в лифчик, запахивает на груди халат. Тянется к пепельнице и рядом лежащей пачке сигарет с зажигалкой.

— Выглядишь неважно, — резюмирует мать после минутного осмотра моего лица. Я молчу. Последние дни не сплю, потому что страдают от невыносимой тоски, которую невозможно ничем заглушить.

— Много работы. Выступать в театре, танцуя каждый вечер — это не прогулка по Арбату. Но я не жалуюсь. Спасибо тебе и папе, что позволили мечте стать реальностью.

— Спасибо не нам, — мама усмехается, прикуривает сигарету и затягивается. Я непонимающе хмурюсь. — Ты, наверное, достаточно взрослая, чтобы наконец узнать правду.

— О чем ты, мама?

— Я когда-то работала горничной в хорошей гостинице. Приезжала иностранная делегация. Мне приглянулся один. Выпал случай, мы неплохо провели время, — мама затягивается, выдыхает через нос и задумчиво на меня смотрит. — Ты на него очень похожа. Правда, когда я узнала, что беременна, делегация уже отчалила.

Я шокировано смотрю на мать. Мой привычный мир, итак, с уходом Назара потерял устойчивость, а сейчас и вовсе пошатнулся. В голове полный хаос мыслей. Понимаю, что вообще-то не хочу знать правду, не готова я морально сейчас к таким открытиям.

— Срок для аборта я проморгала, поэтому ты родилась, но с твоим рождением мне на счет падала энная сумма. Я думаю, это была подачка со стороны твоего биологического папочки.

— И… И как его звали? — ком в горле не позволяет говорить нормально. Мама затягивается и тушит сигарету в пепельнице.

— Без понятия. Когда двое взрослых людей занимаются интересненьким, им не до выяснения имен.

— Как так? Ты не знаешь имя моего отца? — вскакиваю на ноги и начинаю метаться по маленькой квартире. Прожить восемнадцать лет, считая чужого дядю своим отцом — я думала такие сюжеты могут быть только в фильмах, ан нет, жизнь та еще драма.

— А чего ты засуетилась? — мама опять закуривает. — Папку внезапно захотела найти? Сдалась ты ему. У него, наверное, своих наследников хватает.

— А зачем ты мне тогда это все рассказала? — голос дрожит, я сама вся трясусь от эмоций, которые бушуют во мне от этого разговора. — Именно поэтому вы никогда меня не любили? Вечно шныряли как бездомную собачонку. Я все гадала, почему меня не любят те, кто должен любить!

— А че тебя любить? Ты — ошибка, а ошибки сложно признавать, особенно если они вечно мозолят глаза, — усмешка матери ранит меня. Я опускаюсь обратно на стул и смотрю на ту, которая никогда меня не ждала, не загадывала, не желала.

— Твой отец любил балет. Это единственное, что я о нем знаю. Он сам мне об этом говорил. Я пару раз пыталась в банке выяснить имя отправителя денег, но мне отказывали предоставлять информацию. Поэтому даже если бы я хотела его найти, я бы его не нашла. Просто знай, что красотой ты пошла в него, как и любовь к балету досталась от него.

Я опускаю голову, волосы закрываю мое лицо. Этот разговор подобен точке. Точке, которую я все никак не могла поставить между собой и семьей. Теперь нет смысла цеплять на тех, кто изначально равнодушен к тебе.