Запретные страсти великих князей

На Венский конгресс 1814 года съехались все монархи Европы со своими женами, а Александр I взял собой Нарышкину – он побоялся надолго оставить ветреницу одну. Но даже там, в Вене, во время этого саммита у Марии объявилось несметное количество поклонников, что мучило Александра и крайне раздражало его. Он решил, что клин вышибают клином, и загулял вовсю. Число его кратковременных любовных связей было не меньшим, чем у Марии Нарышкиной. После возвращения из Европы встречи Александра с Нарышкиной продолжались, но уже не были такими бурными, как прежде. Наступило охлаждение в их отношениях – они попросту надоели друг другу. Способствовали этому и частые измены Марии. Вскоре умерла от туберкулеза их дочь Софья, и любовники стали отдаляться друг о друга. Редкие встречи продолжались вплоть до самой смерти Александра Павловича в 1825 году, а сама Мария Антоновна умерла в 1864 году.

«Я не был развратен», – сказал однажды Александр. Возможно, часть вины за измены мужа лежит и на самой Елизавете Алексеевне. Императрица-мать говорила про свою невестку: «Она сама виновата. Она могла бы устранить эту связь (с Нарышкиной. – M. i7.) и даже сейчас могла бы вернуть своего мужа, если бы захотела примениться к нему, а она сердилась на него, когда он приближался, чтобы поцеловать или приласкать ее, она была груба с ним… Конечно, она очень умна, но недостаток ее в том, что она очень непостоянна и холодна, как лед». В первом Мария Федоровна была права – Елизавета отталкивала мужа своими капризами и грубостью. Но то, что она была «холодна, как лед» – здесь Мария Федоровна ошибалась. Она была способна на нежные чувства, и доказательством этому является ее связь с кавалергардом Алексеем Охотниковым.

Если о романе Елизаветы Алексеевны с Адамом Чарторыжским судачили все, кому не лень, то о втором ее романе почти никто не догадывался. Упоминаемый нами выше историк великий князь Николай Михайлович в своем труде о Елизавете Алексеевне напрочь отрицал ее связь с князем Адамом, но о ее любви к Охотникову написал целую главу под названием «Единственный роман императрицы». Оказалось, что личный дневник императрицы хранился в деревянной шкатулке, которая была обнаружена в Зимнем дворце после ее смерти. Николай I ознакомился с содержимым шкатулки в 1826 году, посоветовался со своей матерью, Марией Федоровной, и с женой, и чтобы не компрометировать венценосное семейство, сжег его. Однако, неосторожно ознакомив свою супругу с содержимым писем, он не учел, что она переписала самые яркие из них себе в дневник. Не будь этих свидетельств, тайная любовь императрицы Елизаветы так и канула бы в вечность. Другая шкатулка была при Елизавете Алексеевне во время ее кончины в Белеве. В ней находились все любовные записки Охотникова, миниатюрный портрет кавалергарда, его волосы, а также локон волос их дочери. Все это Николай I тоже лично сжег.

Вот этими дневниковыми записями Александры Федоровны (жены Николая I), а также полными намеков мемуарами придворных дам и пользовался Николай Михайлович при написании главы о романе Елизаветы Алексеевны. Он назвал ее «секретной» и показал в 1909 году Николаю II. Тот, дабы «щадить память о предках», повелел уничтожить набор, оставив лишь три экземпляра.

Через двести лет произошла почти детективная история. Как-то на одном из европейских аукционов было выставлено на продажу женское бюро XVIII века, якобы принадлежавшее жене Павла I императрице Марии Федоровне. Никакой особенной антикварной ценности оно не представляло, находилось в плохом состоянии и было продано задешево. Новые хозяева, желая отреставрировать бюро, отдали его в мастерскую. Вот тогда в потайном ящике бюро и были найдены дневниковые записки Елизаветы Алексеевны, вернее, клочки бумаги, на которых она день за днем вела свой интимный дневник. Как они оказались в этом бюро – неизвестно, наверное, оно принадлежало самой императрице Елизавете. Все сомнения в том, что она вступила с Охотниковым в любовную связь и родила от него дочь, тут же отпали. Как тут не воскликнуть: «Рукописи не горят!»