— Да, люблю. Я его люблю. Не собираюсь этого отрицать! — Сьюзен подбежала к окну и стала смотреть на ночной город, не в силах глянуть в глаза сестре. — Ты так ничего и не поняла, Присцилла? Я не стою его. Если он свяжется со мной, то загубит всю свою будущность.
— Ты же признала, что любишь его. Раз уж так, то почему же…
Сьюзен резко развернулась. Долго сдерживаемые слезы сорвались с ресниц и покатились по щекам.
— Люблю. И поступаю так
Присцилла бросила на матрас Сьюзен газету.
— Прошло уже несколько недель — и ни единого намека на то, что герцог Эксетер вернулся в Лондон. — Присцилла медленно повернулась перед зеркалом, любуясь новым платьем из тончайшего атласа шафранного цвета — подарком Сьюзен. Сестра потратила на него гонорары за свои уроки этикета, которые публиковались теперь еженедельно не только в Бате и Челтнеме, но и в лондонских газетах.
— Он входит в состав специального комитета по продовольственной проблеме при лорд-мэре. Не сомневаюсь, что он скоро вернется, особенно если учесть, что беспорядки все ширятся. — Сьюзен пробежала глазами газетные колонки, набранные жирным шрифтом.
— Но
Сьюзен не удостоила сестру ответом на эту реплику. Но в одном Присцилла права. Пора уже снова появиться в высшем свете. Затянувшееся отсутствие могло породить даже больше пересудов среди благородных дам и джентльменов, чем любое ее появление на балах и в театре. Вполне возможно, что какие-то сплетни уже ходят.
Сьюзен нервно расправила на локтях белоснежные замшевые перчатки и заняла место рядом с Присциллой и братьями в их персональной ложе Королевского театра «Друри-Лейн». Ложа была не такая роскошная, как находившаяся рядом, слева, королевская, но сцену из нее было видно великолепно.
Можно только пожалеть того наивного джентльмена, который нерасчетливо сыграл против Гранта в «Уайтс»[46]
и потерял право на семейную ложу как раз в то время, когда шли представления «Отелло» с Эдмундом Кином[47] в главной роли. Глупец! Надо было ему знать, что после возвращения старшего брата, Стерлинга, в родную Шотландию у Гранта не осталось в Лондоне соперников за ломберным столом.Повсюду горели сотни свечей, но зал имел такую прихотливую форму, что люстры едва освещали сидевших в креслах любителей искусства.
Сьюзен стала рассматривать десятки дам и джентльменов, занимавших места в вытянувшихся полумесяцем ложах. Постепенно глаза ее привыкли к царившему здесь полумраку, но лица все равно были видны плохо, узнать кого-либо она так и не смогла. Этот факт ее порадовал. Раз она никого не может узнать, значит, и ее вряд ли кто разглядит.
И все же ей было как-то не по себе. Очень мала вероятность того, что герцог Эксетер именно сегодня решит вернуться в большой свет, но принять меры предосторожности не помешает. Сьюзен поднесла веер к самому лицу, закрыв его до самых глаз. Вот, так уже лучше. Слабенький свет в зале и веер, взятые вместе, позволили ей наконец расслабиться и наслаждаться игрой актеров.
Заиграл оркестр, занавес поднялся, и они увидели знаменитого Эдмунда Кина. Присцилла захихикала от возбуждения.
— Спасибо тебе, Грант, что пригласил нас сюда сегодня.
— Я надеюсь, что обе мои сестры получат удовольствие от спектакля, — ответил тот, подавшись вперед и вглядываясь в Сьюзен через плечо Присциллы. Она же шутливо оттолкнула его и повернулась к Сьюзен.
— Опусти ты этот веер, — прошептала она. — Ты выглядишь очень глупо. Будь добра делать то, о чем попросил Грант, — получай удовольствие от игры мистера Кина.
— Я сказал «получайте удовольствие от
— Каждому свое. Я собираюсь любоваться Эдмундом. — Присцилла мечтательно вздохнула. — А Сьюзен пусть получает удовольствие от чего ей хочется, лишь бы она опустила веер, который мешает ей же самой и отвлекает меня.
Сьюзен сердито фыркнула и захлопнула веер. Она еще не чувствовала себя готовой вернуться в общество — до тех пор, пока не убедится, что герцог Эксетер навсегда уехал к себе в Девоншир. Если честно, она сейчас с большим удовольствием сидела бы дома и готовила для газет новые конспекты уроков.
Она выпрямилась и обвела зал невеселым взглядом. Господи, ведь ей нужно радоваться! Она снова со своими близкими. И семью уже не так заботят деньги — этим она вправе гордиться, ведь именно она, Сьюзен, а не кто другой, зарабатывает всем на хлеб насущный… и на платья… и на виски.
Ну кто бы мог подумать, что она в состоянии делать что-то существенное? До поездки в Бат вся ее жизнь состояла из сплошного безделья, в котором она была весьма искусна.