Запретные воспоминания

– Только вчера с собакой пришла гулять не я, а Надя. И не поставила квартиру на сигнализацию, поэтому Белов туда и проник.

– В этот раз я искал тщательнее, но этой проклятой сумки, точнее рюкзака, я же помнил, что это рюкзак, нигде не было. Я не мог уйти ни с чем, искал снова и снова и не заметил, как вернулась эта чертова дура с псом. Пришлось ее ударить, потому что нельзя было позволить, чтобы она меня увидела. Я думал, что ее убил. Я только сегодня утром, увидев Громову в отделении, понял, что та баба жива. Мне пришлось под каким-то предлогом заглянуть к ней в палату, чтобы убедиться, что она меня не узнает.

– То есть ты задержался не потому, что хотел в туалет, – сказала Влада.

– Нет. Мне нужно было удостовериться, что я в безопасности. Боже мой, я всю ночь был уверен, что убил двух человек ради карточки, которая открывала путь к миллионам. Но так ее и не нашел.

– Слушай, а где тогда твой рюкзак, если этот мерзавец его не брал? – удивленно спросил Радецкий.

– В химчистке. – Влада вдруг захохотала. Громко, безудержно, чувствуя, как спадает напряжение, в котором она, оказывается, жила всю последнюю неделю. – Рюкзак в химчистке, потому что в прошлую пятницу Надежда уронила его в ведро с жидкостью для мытья пола.

– То есть код доступа к четырнадцати миллионам долларов крутится в барабане химчистки? – воскликнул Тихомиров.

– Нет, моя домработница проверила отделения перед тем, как сдать рюкзак в чистку, обнаружила карточку и переложила ее в карман своего пуховика. Михаил Евгеньевич, она здесь, в больнице, в камере хранения. Туда при поступлении вчера унесли Надин пуховик.

Трехэтажный мат повис в воздухе. Грязно, отчаянно ругался все потерявший Белов.

– Что ж, пойдем изымать, – сказал Зимин, не обращая на страдания задержанного ни малейшего внимания. – Ребята, этого в машину уводите и возвращайтесь. Понятых на месте найдем. Оставим вас, Владимир Николаевич, и вас, Владислава Игоревна, в покое.

– Я могу быть понятым, – вызвался Тихомиров.

– Вам нельзя, Олег Павлович. Вы вместе с Константином Корниловым и Еленой Валуевой – наследник Нежинской, которому, после всех необходимых следственных действий, эта карточка и будет вручена.

– Что значит наследник? Ираида Сергеевна ведь не успела нам ничего отдать.

– Но, как выяснилось, успела в Москве написать завещание, которое хранится у ее нотариуса, а в нем подробно описан открытый на ее имя счет в Швейцарском национальном банке, вся сумма с которого в равных долях распределяется между вами, дочерью Сурикова и Корниловым. Собственноручно она собиралась отдать вам только карточку, которая без завещания, кстати, попросту недействительна. Так что все ваши усилия все равно были напрасны, малоуважаемый Павел Сергеевич.

Белов задрал голову и завыл. В этом было что-то настолько жуткое, что Влада двумя руками закрыла уши. Радецкий прижал ее к себе, успокаивая, защищая и, как вдруг поняла Влада, навсегда принимая на себя за нее ответственность. Она уткнулась ему в грудь и затихла.

* * *

Зарево заливало небо. Оно было необычайно ярким: огненные зигзаги то и дело пронизывали ночную темноту, вспарывая грозовое небо. Ну да, это и была первая в этом году гроза, пришедшаяся на середину апреля. Восход – Радецкий скосил глаза на стоявшие на тумбочке электронные часы, которые показывали половину четвертого утра, – через полтора часа. И зарево не означает ничего тревожного.

Он проснулся от всполохов молний, потому что терпеть не мог штор и никогда их не закрывал. Он вообще не выносил никаких ограничений своей свободы, будь то введенные запреты, какие-то нелепые женские требования, задраенные люки, закрытые двери или задернутые шторы. И, несмотря на любые посягательства, всю жизнь оставался ничей. До последнего времени.

Радецкий покосился на спящую рядом женщину, сон которой совершенно не тревожили ни молнии, ни догнавший их наконец гром, и улыбнулся краешком губ, потому что всегда улыбался, когда на нее смотрел.

Он был уверен, что жизнь дана для того, чтобы получать от нее удовольствие, и черпал его большой ложкой отовсюду – из грозы за окном, хорошего фильма, удачной книги, порции суши в любимом японском ресторанчике, скорости, на которой привык гонять по трассе, занятий фитнесом, своего дома и у этой женщины, без которой теперь не представлял своей жизни.

Снизу раздалось сопение и тут же недовольное кряхтение. Кряхтел мопс Беня, а сопела проснувшаяся Фасолька, сидящая рядом с кроватью и смотрящая на хозяина с вопросом: волноваться уже или пока не стоит?

– Не стоит, – вслух заверил ее Радецкий, слез с кровати, подошел к незашторенному окну.