На следующий день Дэвид решил встретиться с Амосом Ритчи, кузнецом. Узнав, что тот оправился по делам в Нижний Виндивэйз, пастор поджидал его вечером в холмах, на обратном пути оттуда. Соскучившийся по дружеской беседе священник с радостью увидел, как большой, неуклюжий Амос с мешком инструментов за плечом шагает в сумерках по косогору. Со времен снежной бури Дэвид успел крепко сдружиться с Ритчи. Он считал его человеком добропорядочным и кристально честным и знал, что в нем живет вера, пусть он иногда и пропускает богослужения. Грубоватый в речах и готовый каждую минуту вспылить, Амос обладал щедрым сердцем, помогая даже тем, кого презирал. Он не был мастером говорить красиво, но все знали его добрую душу. В деревне говаривали, что «в поношениях Амоса утешения поболе, нежели в молитвах Питера Пеннекука».
Но сейчас вся дружеская прямота кузнеца, кажется, улетучилась. Завидев Дэвида, он был готов на что угодно, лишь бы избежать разговора. В глазах сквозило беспокойство, и он ускорил шаг, стоило Дэвиду присоединиться к нему.
– Как жена? – спросил пастор.
– Славно, сэр. Она нынче покрепче, надеюся, лето возвернет алость на ее щеки. – Произнося это, он смотрел куда-то вдаль.
– Мне надо посоветоваться с тобой, Амос. Мне кажется, мы настоящие друзья и я могу говорить с тобой, как с братом. Я узнал о великом зле, творящемся в нашем приходе. Что-то в Лесу заставляет людей идти против Господа. Я своими глазами видел бесчинства в канун Белтейна.
Ответа не последовало.
– Вчера ты был в кирке, Амос, и слышал мою проповедь. Вудили нужно выбрать, кому служить. Ты мой друг, и пусть ты не всегда благочестив, ты хороший христианин как на словах, так и в делах. Я взываю к твоей совести и заклинаю Христом, за тебя на крест пошедшим, рассказать мне, что тебе известно об этом смертном грехе, и назвать имена грешников.
Амос застыл как вкопанный. Опустив мешок на землю, он заглянул в глаза священнику:
– Не впутывайтеся, сэр. Внемлите моему совету – не впутывайтеся.
– Бога ради, что за глупости? – возмутился Дэвид. – Неужели и ты, мой дорогой друг, втянут в нечестие?
Кузнец побагровел:
– Чорт побери! Вот никогда я не разумел, почто вас этак в Лес тащит. Ну и ну, мистер Семпилл, зелены вы еще, не кумекаете, супротив каких владык и силищ идете. Утихомирьтеся, сэр, и ступайте сторожко. Доверьтеся Писанию, тем паче обязаны вы проповедовать, так и разите грех Словом, пущай озарятся светом души, и негоже вам драться плотским оружием, всё одно не выйдет.
Он повторил совет Изобел, и у Дэвида внутри всё похолодело. Что же происходит в Вудили, раз честные люди предпочитают молчать и прятаться пред лицом открытого греховодства?
– Друг мой, Амос, – воскликнул Дэвид, – не ожидал я от тебя такой трусости. Неужто мне теперь считать тебя врагом мне и врагом Господу? Я вижу свои обязанности так же четко, как Олений холм передо мной. Я должен сорвать покровы с порока и привести заблудшие души к раскаянию, иначе можно считать, что я не справился с главной обязанностью пастора этого прихода. И вот ты, мой друг, молчишь и упорствуешь, более того, даешь совет лаодикийский[74]
. Увы! Ты отважно сражался за свою страну, но пугливо прячешься, когда пришло время вступать в Божью битву.Амос опять промолчал. Мужчины продолжили путь, кузнец почти бежал, стараясь не смотреть в сторону священника.
– Вот что я скажу тебе, Амос, напоследок, – начал Дэвид, когда они свернули на дорогу, уводящую к кирке. – В среду, то есть послезавтра, второе празднование Белтейна, и я боюсь, что ночью в Лесу опять будет твориться зло. Я пойду туда и лицом к лицу встречусь с Дьяволом, но плоть слаба, а я один против многих, поэтому-то и пытаюсь отыскать друга. Ты не составишь мне компанию?
Кузнец вновь остановился:
– Да разорви меня бесы, ежели я сунуся в Лес! Ну уж нетушки, я сам башку в лисью нору не суну. И вы, мистер Семпилл, внемлите словам тех, кто годами постарше, и из дома не высовывайтеся.
– Ты боишься?
– Угу. Страшуся, но скорей за вас, нежели за себя.
– Ты – как народ еврейский, покинувший Гедеона у вод, – со злостью прокричал Дэвид и ушел прочь.