Запретный мужчина

— Да что ты говоришь! — раскрыла глаза Пелука. — Вот мерзавец! Надо немедленно позвонить в полицию. Но сперва расскажи мне все по порядку.

Девочка начала свой рассказ, который Пелука то и дело прерывала восклицаниями: «Ну, негодяи! Ну, я вам покажу! Неугомонные мерзавцы!»

Между тем мошенники, о которых шла речь, уже с минуту наблюдали за Мартикой и Пелукой из окна машины Корхеса.

Мартика и Пелука сидели за столиком как раз возле освещенного окна, и их хорошо было видно из темноты.

Тоньеко собирался было уже выйти из машины, но Ласара удержала его: на их счастье, в окне бара она заметила Мартику и Пелуку.

— Стой, — прошипела она, — ты что, не видишь?

Тоньеко проследил за ее взглядом и снова плюхнулся на сиденье машины.

— Что там еще? — спросил Федерико.

— Посмотрите, сеньор… Мартика… Вон она…

Корхес чуть было не подпрыгнул на своем сиденье от радости. У него снова появился шанс завоевать доверие Ирены.

— Вот что, любезные, — обернулся он к Тоньеко и Ласаре, — спрячьтесь-ка вон там, за деревьями… Я сейчас заберу Мартику и отвезу домой… А кто это рядом с ней?..

— …Бедная детка, сколько же ты пережила, — выслушав рассказ Мартики, сказала Пелука. — Но я горжусь тобою. Ты вела себя мужественно, девочка. Ты настоящая дочь Хермана Гальярдо. И он будет гордиться тобой.

Мартика отрешенно посмотрела на Пелуку.

— Почему вы так говорите? — тихо спросила она.

— Как? — не поняла Пелука.

— Вы сказали… он будет гордиться мною… Будет? — Мартика сглотнула ком в горле. — Ах да, я поняла. Вы имеете в виду, что он видит меня с небес, бедный мой папочка.

— Тш-ш! — Пелука поднесла палец к губам. — Не следует о живом говорить такое…

— О живом?! — воскликнула Мартика.

Пелука через столик наклонилась к ней и взяла голову Мартики в свои ладони.

— Ты умеешь хранить тайну, родная? — спросила она.

— Да, конечно, — в голове у Мартики пронеслась мысль, не помешалась ли Пелука от горя: ведь она знала о том, что эта женщина боготворила ее отца.

Словно прочитав ее мысли, Пелука сказала:

— Детка, твой отец всегда говорил, что я — самое здравомыслящее существо на свете. Так оно и есть. И я повторяю тебе: твой папа жив.

Мартика вдруг ухватила ее за руки с необычайной для ребенка силой и как в горячке зашептала:

— Да! Я тоже никогда не верила, что он умер, никогда! Теперь я знаю это! Я чувствую, он жив, он рядом! Я все время это чувствую! Но ты — откуда ты это знаешь?

— Я все тебе расскажу, девочка. Но ты должна обещать мне, что это останется между нами. И главное — ты не должна думать о нем, как о мертвом. Напротив, мы обе должны помогать ему своими молитвами. Ему сейчас трудно, очень трудно, но все пройдет, и он вернется к нам! — Пелука говорила с таким убеждением в голосе, что Мартика не могла ей не верить. И в ответ на слова Пелуки тьма, которую Мартика долгое время носила в душе, стремительно начала рассеиваться. Впервые за долгие дни, прошедшие с той катастрофы, Мартика ощутили прилив бодрости и счастья.

— Мартика! — вдруг окликнули ее.

Девочка вздрогнула от неожиданности, обернулась и тут же просияла.

— Это друг, Пелука, это друг. Он, наверное, все это время разыскивал меня.

Слово «друг» было священным для Пелуки. Но она, сама не зная почему, не протянула руку Федерико Корхесу, только слегка наклонила голову в знак приветствия. Почему-то ей подумалось, что этот человек — полная противоположность Херману. Но вслух она произнесла:

— Ну что же, прекрасно. Вы на машине, сеньор?.. — До свидания, Мартика, детка моя, мы с тобой еще увидимся. И помни то, о чем я тебе сказала.

Фьорелла уже несколько раз звонила в колокольчик, но никто на ее зов не являлся.

Мартика и Хермансито не пришли пожелать бабушке спокойного сна, и это ее насторожило. Сначала она думала, что дети заигрались, но куда подевались Онейда, Мариела, почему не идут на ее зов?

Снизу доносились взволнованные, как будто о чем-то спорящие голоса. Что происходит? И Фьорелла вновь взялась за колокольчик, и не выпускала его из рук до тех пор, пока не явилась наконец Мариела.

Глаза у девушки были заплаканные.

— Что случилось? — с тревогой спросила Фьорелла. — Где дети? Да говори же, в чем дело?

Мариела ответила так, как научила ее Онейда.

— Сеньора, ничего особенного. Сеньоре Ирене стала плохо; дети с нею.

Беспокойство отхлынуло от сердца Фьореллы.

— Да? — поджав губы, процедила она. — И что же такое с Иреной случилось, что она подняла на ноги весь дом?.. Эта дама просто никак не может обойтись без зрителей… Детям давно пора спать…

— У нее… разболелась голова, — Мариела старалась говорить естественным тоном, но голос у нее слегка дрожал. — Сильная, сильная боль…

— Вызовите врача, — распорядилась Фьорелла. — А детей надо отправить в постели.

— Да, сеньора… врача, конечно… Я пойду передам сеньоре Эстеле ваше пожелание…

— Весь дом на ноги подняла, — продолжала ворчать Фьорелла. — Подумать только, голова болит! У меня она тоже болит, но я не собираю вокруг себя публику, верно?

— Конечно, сеньора… — Мариела повернулась, чтобы уйти.