Запретный плод

— Как ты узнал?

Он грациозно пожал плечами:

— У меня свои источники.

— Ни один вампир не будет с тобой разговаривать — разве что по принуждению.

Снова это пожатие плеч, говорившее все — и ничего.

— Что ты делал сегодня ночью, Эдуард?

— Ты что делала сегодня ночью, Анита?

Туше, мексиканская ничья, как хочешь, так и назови.

— Зачем ты тогда пришел ко мне? Чего ты хочешь?

— Адрес старшего вампира. Место дневного отдыха.

Я уже достаточно оправилась, чтобы на моем лице ничего не выразилось.

— А откуда мне его знать?

— А ты знаешь?

— Нет. — Я встала. — Я устала и спать хочу. Еще что-нибудь?

Он тоже встал, все еще улыбаясь.

— Я буду с тобой в контакте. Если ты как-то наткнешься на то, что мне нужно…

Он не стал договаривать и пошел к двери.

— Эдуард!

Он полуобернулся.

— У тебя есть обрез охотничьего ружья?

У него снова приподнялись брови.

— Могу достать.

— Я заплачу.

— Нет, в подарок.

— Я не могу тебе сказать.

— Но ты знаешь?

— Эдуард…

— Глубоко ты вляпалась, Анита?

— По уши и быстро погружаюсь.

— Я мог бы помочь.

— Знаю.

— А, помогая тебе, я убью еще несколько вампиров?

— Может быть.

Он улыбнулся мне сияющей улыбкой, от которой сердце тает. Улыбка в его лучшем стиле безобидного старого приятеля. Никогда я не могла понять, настоящая эта улыбка или только одна из его масок. Настоящий Эдуард может ли быть такой душкой? Вряд ли.

— Люблю охотиться на вампиров. Прими меня в долю, если сможешь.

— Обязательно.

— Что будет, если ты ни у кого не узнаешь адреса?

— Ну, как что? Вернусь.

— И?

— И ты мне скажешь то, что я хочу знать. Разве нет?

Он все улыбался мне той же очаровательной мальчишеской улыбкой. И говорил, что будет меня пытать, если придется.

У меня сдавило горло.

— Эдуард, дай мне несколько дней, и я, может быть, найду для тебя информацию.

— Отлично. А обрез я принесу сегодня под вечер. Если тебя не будет дома, оставлю в кухне на столе.

Я не стала спрашивать, как он попадёт в дом, если меня не будет. Он отделался бы улыбками и смехом. Чтобы остановить Эдуарда, замки не очень годились.

— Спасибо. В смысле за обрез.

— С моим удовольствием, Анита. До завтра.

Он вышел, и дверь за ним закрылась.

Класс. Сначала вампиры, теперь Эдуард. А день только пятнадцать минут как начался. Не слишком обнадеживающее начало. Я заперла дверь, сколько бы ни было в этом смысла, и легла в кровать. Браунинг поселился во втором своем доме — привязанный в кобуре под подушкой. Металл распятия холодил шею. Я обеспечила себе всю возможную безопасность и слишком устала, чтобы об этом волноваться.

И еще одну вещь я с собой взяла в постель. Мягкого игрушечного пингвина по имени Зигмунд. Я не часто с ним сплю — только после того, как меня пытаются убить. У каждого свои слабости. Кто курит, кто собирает игрушечных пингвинов. Если вы промолчите про свои, я не проболтаюсь про ваши.

16

Я стояла в большом каменном зале, где тогда сидела Николаос. Осталось только деревянное кресло, пустое и одинокое. Сбоку на полу стоял гроб. Свет факела играл на полированном дереве. Пламя качалось, отбрасывая колышущиеся тени на стену. Казалось, что тени движутся независимо от света. Чем дольше я на них смотрела, тем больше утверждалась во мнении, что они слишком темные, слишком густые.

Сердце билось прямо в горле. Пульс громом стучал в висках. Я не могла дышать. Тут до меня дошло, что слышу еще чье-то сердце, как эхо.

— Жан-Клод?

— Жан-Клод! — отозвались тени визгливым эхом.

Из крови поднялась бледная рука, сжалась и бессильно упала на борт гроба. Всплыло лицо Жан-Клода. Я протянула руку, сердце трепыхалось уже у меня в голове, но он был мертв. Мертв! Рука его была ледяным воском. Глаза распахнулись, и мертвая рука схватила меня за запястье.

— Нет! — Я попыталась вырваться, рухнула на колени в холод крови и вскрикнула: — Пусти!

Он сел, покрытый кровью. Она капала с белой сорочки, как с кровавой тряпки.

— Нет!

Он подтянул мою руку к себе, и меня вслед за ней. Я уперлась второй рукой в гроб. Я не хотела к нему. Я не пойду к нему! Он согнулся над моей рукой, широко раскрыв рот, потянулся клыками. Сердце его билось в темной комнате ударами грома.

— Нет, Жан-Клод!

Он поднял на меня глаза перед тем, как ударить.

— У меня не было выбора.

Кровь закапала по его лицу с волос, превращая лицо в кровавую маску. Клыки впились мне в руку. Я вскрикнула и села в кровати.

В дверь звонили. Я вылезла из кровати, забывшись, и тут же ахнула от боли. Слишком быстро задвигалась после такого битья. Болело даже там, где ушибов быть не могло. Руки закостенели от засохшей крови и болели, как при артрите.

А звонок не прекращался, будто кто-то прислонился к нему. Кто бы это ни был, сейчас я его обрадую за то, что меня разбудили. Спала я в большой не по росту рубашке, и сейчас вместо халата натянула вчерашние джинсы.

Пингвина Зигмунда я поставила обратно к остальным. Мягкие игрушки стояли на узком диванчике под стеной, у окна. Пингвины стояли на полу, окружая его пушистой волной.

Двигаться было больно. Даже дышать было больно.