Запретный сад

Но мечтам не суждено было сбыться. Борис защитил диссертацию в марте девяносто первого года. Тогда в воздухе витало предчувствие больших перемен, возле магазинов выстраивались огромные очереди за продуктами, появились талоны на табак, водку и сахар, но он почти не обращал на это внимания.

Тем больнее было столкновение с реальностью. Оказалось, что денег на науку в развалившейся стране вовсе не осталось, и Борис остался не у дел. Кандидатская степень не гарантировала больше ни каких-либо карьерных перспектив, ни даже просто более-менее спокойной и достойно обеспеченной жизни. Шансы получить собственное жилье были практически нулевые, квартиру или даже комнату снимать было не на что, спасибо еще, что из общежития не выселили. Навалилась тоска – та темная, глухая, нерассуждающая тоска, отгораживающая от мира, давящая на плечи, словно каменная глыба, которую не сбросить, не расколоть. Бывало, что он часами кружил по городу, мерил шагами улицы…

Борис пребывал тогда в странном состоянии – словно бы подвешенном между небом и землей. Надо было решать, что делать дальше, и как можно быстрее.

Колесо его судьбы повернулось в тот вечер, когда возле общежития он встретил Андрея Смирнова – плотного веснушчатого парня, отличавшегося неистребимым оптимизмом и деловой хваткой. Вот для кого мир всегда был прост и ясен… В комнате у него всегда кипела жизнь: приходили и уходили какие-то люди, в углу вечно стояли узлы с джинсами и кофточками, и девушки со всего универа слетались на огонек… А по ночам случались такие гулянки, что через две стенки слышно. Но почему-то даже строгий комендант Владимир Палыч, которого студенты за глаза называли Овчаром, смотрел сквозь пальцы на Андрюхины художества.

Особенно дружен Борис не был с ним никогда – как, впрочем, и с другими. Он вообще плохо сходился с людьми… Тем более неожиданно прозвучало его приглашение:

– Слышь, давай заходи! У нас тут сабантуйчик намечается. Пивасик хороший будет, закусь опять же…

Борис очень удивился. Раньше Андрюха его никогда не приглашал! Но вместо того чтобы пройти мимо, он остановился и честно признался:

– Да у меня вообще-то с деньгами не очень…

Андрюха широко улыбнулся и хлопнул его по плечу.

– Да расслабься ты, не мохай! Сегодня Гюнтер придет, у него до меня дело есть. Я, знаешь, как-то в их вражеском языке не кумекаю… Хоть он по-русски и шпрехает, но ты с ним лучше по-свойски поговори, он и размякнет. А то думает, что мы тут одни швайны собрались! – Потом подумал немного и добавил: – А про лавэ не заморачивайся! Пускай фашисты платят, от них не убудет.

Борис задумался. Пить он вообще не любил – пример отчима и соседских мужиков совершенно не вдохновлял. Но, с другой стороны, еще один длинный и пустой вечер тоже не радовал. Он помолчал недолго, прикидывая все плюсы и минусы, и неожиданно для себя самого ответил:

– Ну хорошо, пойдем…

Все оказалось так, как говорил Андрей. Очень скоро на огонек забрел Гюнтер Штраус – аспирант с физико-математического факультета. В университете он представлял братскую ГДР и одним своим присутствием должен был олицетворять дружбу народов, слившихся в экстазе под эгидой СЭВ. Правда, за шесть лет парень неважно усвоил вдалбливаемые в университете знания, по-русски говорил со смешным акцентом и вовсе не собирался по возвращении стать светилом науки. Веселые студенческие попойки нравились ему гораздо больше, чем скучные лекции, и не раз бывало, что в разгар веселья он дрых на чьей-нибудь кровати с блаженно-идиотским выражением на лице. Привести его в чувство можно было лишь одним способом – подкравшись поближе, рявкнуть в ухо что есть сил:

– Герр Штраус! Ауфштеен, битте!

Гюнтер в один миг поднимался, словно ванька-встанька, обводил компанию мутным взглядом, опрокидывал в себя очередную рюмку – и тут же засыпал снова.

– Что русскому хорошо, то немцу смерть! – говорили бывалые студенты. – Слабаки они против нас…

Вот и сейчас Гюнтер пришел веселый, предвкушая приятный вечер, и важно сказал:

– Я халявию вам ящик пива!

Предложение было встречено с большим энтузиазмом. За ящиком немецкого пива последовало жигулевское, потом на столе появилась водка, дым стоял коромыслом, и скоро трезвых в компании не осталось вовсе.

Борис как будто случайно оказался рядом с охмелевшим Гюнтером и зорко следил, чтобы тот не впал в свое обычное блаженно-бессознательное состояние. Поначалу он просто хотел попрактиковаться в немецком, поддержать беседу, но оказалось, что от него можно было услышать очень много интересного…

Гюнтер был сыном партийного функционера средней руки и собирался пойти по его стопам. Собственно, поэтому он и учился в Москве, сочтя это весьма полезным для будущей карьеры… Но после падения Берлинской стены он понял, что возвращаться ему придется совсем в другую страну, – и всерьез задумался.