Запруда из песка

– Я не историк. А гуманитарием ты меня больше не обзывай, это грязное ругательство. Какой я тебе гуманитарий?

– Что-что?

– А то! Кстати, насчет меланхоликов – посмотри суицидальную статистику, она не секретная.

– И ты ей веришь?

– Верю, – сказал я убежденно. – Не вижу причины врать в таких вещах. Люди не слепые.

Настасья замолчала, но вид ее говорил: «Переспорить ты меня, конечно, можешь, но убедить – это дудки». Знаю я эти женские штучки и терпеть их не могу. Взялась спорить, так либо защищай свою позицию до конца, либо честно признай поражение. Мало ли, что я напорист и очень не люблю проигрывать! И что? Или развивай в себе те же качества, или вообще не лезь в спор с тем, кто умнее.

Только минут через десять до меня дошло, что я зря нервирую жену, – в ее положении нужен душевный покой, щадящие нагрузки и радостные эмоции.

И ровно через десять минут Настасья произнесла:

– На твоем месте я не очень верила бы тому, что лежит в открытом доступе…

– Почему? – Я даже вздрогнул, потому что думал уже совсем о другом.

– Без комментариев.

Сказала, как отрезала. Я с любопытством уставился на жену, но без толку – она уже прикусила язычок. Видимо, и так разгласила больше, чем следует.

Хм. С одной стороны – логично. Не все попадает в открытый доступ, а кое-что должно специально искажаться, чтобы затруднительно было восстановить целое по его части. На то и существует департамент информации, то есть я толком не знал, но догадывался, что без специального подразделения в его структуре не обойтись. С другой стороны, данные, которые я до сих пор черпал из открытого доступа, обычно меня не подводили.

Ну-ка, ну-ка…

Я устроился в спальне и, задействовав комп, прижал палец к папиллярному идентификатору, после чего ввел еще мой личный пароль. Сорокин мог лишить меня доступа, однако я предполагал, что он этого не сделал и в ближайшее время не сделает. Скорее он поднял бы на новый уровень доступа ту часть своей команды, которая осталась ему верна. Но мне должно было хватить и моего уровня.

Я работал до глубокой ночи. Пришла Настасья и согнала меня с кровати, но не упрекнула ни в чем и не вспомнила насчет ужина, который я так и не приготовил. Наверное, пожевала чего-нибудь сама. В некоторых отношениях моя жена – чистое золото. А еще говорят, что у беременных не та психика! Может, и не та, но поняла ведь моя любимая, что я занят и увлечен до предела! Поняла – и не обиделась на невнимание, и не взревновала. Ну просто Лизанька номер два, честное слово! Кое в чем даже лучше. И ничего удивительного: на женщине с другим характером я просто не женился бы.

Перебравшись на кухню, я продолжил изыскания. Способ был прост: пользуясь допуском, я брал какой-либо факт из жизни Экипажа, выбирая самые скандальные, и сравнивал действительность с ее отражением в общедоступных средствах информации. О работе СМИ я имел некоторое представление – во-первых, от жены, а во-вторых, из спецкурса для офицеров Экипажа. Голая правда – слишком острое блюдо и может вызвать изжогу. К тому же правда чаще всего скучна и, как минимум, требует эмоциональной окраски – это если нечего скрывать. Или некоторой коррекции, когда есть что скрывать. Иногда она требует полного молчания, а иногда наоборот – шума на пустом месте в качестве отвлекающего маневра. Конкретные методы могут быть очень изощренными, но азы просты как дважды два.

Моя задача заключалась в следующем: попытаться отличить искажения информации, предназначенные для людей, от искажений, предназначенных для чужих. Я верил, что моя квалификация достаточна для данной работы.

Возможно, я был излишне самонадеян. Никогда не видел в том греха. Сомневайся в себе, но в меру, и берись за то, что считается непосильным, иначе утонешь в личных комплексах и ничему не научишься. Берись со страхом и азартом одновременно. Прошибай головой стены, а если они не прошибаются – тогда медленно продавливай их. А у кого голова непрочная, тот подвинься и не мешай!

Лишь на рассвете я отвалился от компа, как пресытившийся и одуревший вампир, уже добрый к детишкам и ко всему на свете. Нужно было еще работать и работать, но я больше не мог. Перед глазами плыл туман, а молчавший до сей минуты желудок вдруг требовательно напомнил, что в него почти сутки не роняли никакой еды. Мастеря бутерброд с копченой скумбрией, я осознал, что способен сейчас только поесть и мертвой тушкой завалиться спать. Если только удастся уснуть… Коньячку, что ли, тяпнуть? Как ни был я вымотан, меня все еще трясло от возбуждения… и счастья. Кажется, я нашел. Кажется, эврика. Из ванны с воплем не выскочу и голым по городу не побегу, поскольку мой предварительный вывод еще нуждается в проверке и перепроверке, но сделано главное: он есть, он существует, этот вывод!