Запруда из песка

– Правда? Знаешь, я верю тому, что вижу. Полезная привычка. Когда увижу, что ты понял, тогда и разговор будет.

Злиться на него было себе дороже. Мы обошли поляну по кругу. Черт знает, для чего Терентий заставил меня размять ноги – то ли опасался (и напрасно), что мои мозги сварятся вкрутую от напряженных занятий, то ли хотел, чтобы я лучше познакомился с местной природой (однако змей больше не попадалось), то ли просто нашел время почесать язык.

– Сейчас сезон муссонов, – говорил он на ходу. – Льет и льет. И сегодня будет лить, ты на небо не смотри. Не поймешь, откуда что возьмется. Но сразу вдруг. Водопадом. Ниагару видел?

– Нет.

– И не надо. Тут увидишь нечто вроде. Самое лучшее время брать сукиных сынов тепленькими. Наш район базирования довольно сухой, а вообще сельва затоплена, островки торчат, между ними только на лодке. Вот островки-то мы и проверяем, и еще деревни по берегам. Знаешь, свайные такие. А то и индейские шалаши возле очередной чагры. Лучше всего, когда беспилотник находит лагерь противника на изолированном островке в сельве и когда доподлинно известно, что у них нет заложников. Тут нам и работы-то нет, авиация тот островок с дерьмом мешает. Или ракеты. Только редко так бывает, эти гады тоже кое-чему учатся. Так что чаще всего без нас не обходится. Плавать не разучился?

– Вроде не должен, – сказал я, начиная слегка задыхаться. Терентий шагал быстро, как на пружинах, и смахивал на крупного хищника из семейства кошачьих. По-моему, он даже не вспотел, а дышал так, как будто неспешно собирал грибы прохладным сентябрьским утром в среднерусском лесу. Когда видишь столь совершенную боевую машину, как Терентий, хочется отбросить теорию о происхождении людей от гоминид как абсурдную и прямо спросить, куда он подевал свои сабельные клыки. – А что, придется плавать?

– Никогда заранее не знаешь, что придется делать.

– Не верю.

– А напрасно. Если когда-нибудь случится так, что операция пройдет точно по плану, я сильно удивлюсь… Ты к нам надолго?

– Пока не отзовут.

– Тогда привыкай к неожиданностям.

– Каким, например?

– Любым. Не задавай дурацких вопросов. Буквально: любым.

– Кайманы, ягуары, анаконды, ядовитые жабы, пираньи, кандиру… – начал я.

– Добавь сюда насекомых. Но это всё мелочи. Венец природы, любящий деньги и не любящий Экипаж, – вот что серьезно. Не вздумай попасться им в лапы.

Я молчал минуты две – во-первых, берег дыхание, а во-вторых, прикидывал мои перспективы выбраться живым, если я все-таки буду захвачен инсургентами. Хотел было задать парочку уточняющих вопросов насчет нравов местных бандюков, но почему-то раздумал. Вместо этого спросил:

– А местное население, оно как – лояльно? Я имею в виду, индейцы из этих твоих свайных деревень – они члены Экипажа?

– Безусловно. И что с того?

– Обязаны сотрудничать. Нет?

Терентий витиевато матюкнулся, прежде чем ответить.

– Обязаны? Ну да, обязаны. Но знаешь, люди есть люди. Особенно местные. Почти все – из Бесперспективного Резерва. Представь себе, их это вполне устраивает. Робкие какие-то, глупые, забитые. Ничего не хотят, только чтобы их оставили в покое. У кого за семью коленки трясутся, кто просто жить хочет, а есть и сотрудничающие… только не с нами.

– А вы что?

– Не мы. На то есть контрразведка. То и дело выявляют какого-нибудь пособника. Ну и по стандарту: разработка, затем трибунал. Чаще всего – вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?

Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.

– И что, помогает?

– Да как сказать…

– В смысле?

– Существует Устав, чего тебе еще? – удивился Терентий. – Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный – немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями – ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.

– Ты не ответил на вопрос…

– Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.