Запруда из песка

– Я подумаю, – пообещал Фрол.

Он покинул лабораторию, но не сразу – сначала довел до ума одну установку и провел на ней серию экспериментов. Потом все-таки ушел в квантовую электронику, оттуда в оптику, а потом, к удивлению научного руководства, занялся теоретической астрофизикой и космологией. Его не понимали, а он просто купался в физике, как истомленный тропическим солнцем слон в первом попавшемся глубоком водоеме. Ему пытались втолковать, словно недоумку: чем занимается нормальный ученый? Бьется ли он над доказательством истинности гипотезы Берча и Свиннертон-Дайера, получает ли новые виды полимерной керамики, изучает ли каких-нибудь приапулид, до которых нормальным людям нет никакого дела и о которых они в своей массе и не слыхивали, – в любом случае он роет свою штольню. Поправка: в лучшем случае он роет свою штольню. Узкую-узкую. Иногда, довольно редко, удается соединить две штольни, тогда в месте их соединения подчас можно обнаружить нечто интересное и начать копать оттуда сразу десяток, если не сотню, новых штолен. Но сотню штолен будет копать тысяча человек. Или десять тысяч. Никому не справиться с прокладкой многих штолен зараз. Универсалы повывелись, вон они – на портретах в фойе университета. В науке их давно нет. Нельзя сказать, что они не нужны, – еще как нужны! – и все же их нет. Ибо никому не по силам.

Экономя время на бесплодных спорах, Фрол соглашался и продолжал гнуть свою линию. И еще: он жалел Парамона Родионовича. Будь у того чуть больше спеси, надувай тот щеки чуть сильнее – Фрол стоптал бы его, как слон букашку. Но что поделать – Фрол, он же Михайло, уважал скромных, хоть сам сроду таким не был. К тому же Парамон Родионович чем-то напоминал Нартова – хорошего механика, но никак не ученого, одно время поставленного управлять Академией, с чем он, по чести говоря, не справился. Михайло кое в чем поддерживал Нартова, а Фрол не затер Парамона Родионовича, скромного доцента, знающего свой «потолок» и не претендующего на большее, но влюбленного в свои сплошные среды. История повторяется.

Сейчас, однако, был не тот случай. И не тот человек стоял надо мной, чтобы я принимал его во внимание. Но мое биологическое «я», где оно? Почему молчит? Горная страна надвигалась на меня, с каждой минутой все резче обозначались в ней хребты, отдельные пики, пропасти, проявлялись мелкие кратеры и лавовые купола, а скоро, я знал, станут видны и отдельные глыбы… А связь все еще бездействовала.

Неужто Фрол предал меня?

Не верю. Возможно, ему безразличен я, но не то, что я привезу в своих электронных мозгах. Он желает мне вернуться. Он ждет сеанса слияния нетерпеливее, чем какой-нибудь молокосос ждет слияния с первой в своей жизни женщиной.

Значит, возникли проблемы. Что ж, есть хорошие шансы, что он их решит. Я его знаю.

И все же без точной наводки на цель мои шансы не так велики…

Пересчитав программу торможения, я объединил два тормозных импульса в один. Тряхнуло как надо, и все равно изображение осталось мутным. Проклятая лунная пыль осталась на линзах, как приклеенная. Вот мерзость! Ни у одного природного материала нет такой суммы гадостных свойств. Торопясь успеть к следующему импульсу, я отработал двигателями ориентации и ненадолго повернулся «лицом» вперед. Где же площадочка Скворцова?

Я не увидел ее. Хуже того, я усомнился в том, что падаю в нужный мне район. Однако падал, что было довольно противно.

– Вызываю «Аристотель», – подал я сигнал в эфир. Пусть не говорят потом, что я тупо самоубился, не предприняв никаких действий к спасению. – Кто-нибудь слышит меня? Фрол! Вызываю Фрола Пяткина…

Молчание.

Ладно, помолчу и я.

Теоретически площадочка Скворцова должна была находиться в пределах пятисот метров от вычисленной точки моего прилунения – достаточно близко, чтобы, подкорректировав траекторию двигателями ориентации, посадить себя как раз на нее. Теория – хорошая вещь. Плохо, что практика не всегда совпадает с ней.

Я еще замедлил падение. Потом еще, а когда до вершин лунных скал осталось не более сотни метров, завис и пошел по расширяющейся спирали. Подо мной проплывал воплощенный в камне тихий ужас; видимо, тот, кто отвечал за лунный рельеф, нарочно собрал именно здесь дикий хаос корявых скал и глубоких провалов между ними. Хоть бы один кратер – небольшой такой, несколько метров в поперечнике, но с ровным дном! Мне бы хватило. Но нет – как видно, кратеры по лунной поверхности распределял все тот же вредитель…