Заразные годы

О нулевые, сырьевые,
Качальные и буровые,
Где настроения погромные
И соглашения газпромные.
Глазенки выцветшие цепки.
Протесты западные робки.
Горят надвинутые кепки.
Дымят безвыходные пробки.
О нулевые, групповые,
Бездельные и деловые,
Где джамааты современные
И демократы суверенные!
Прогнозы завтрашние кислы.
Загляды в завтра — страшноваты.
Зияют вымершие смыслы.
Бренчат присвоенные даты.
О нулевые, тыловые,
Бессильные и силовые,
Халявные, недодержавные,
Бесправные и православные!
Где правда стала хуже бреда.

Где ничего не значит слово.

Где есть у всех одна победа
И, в общем, ничего другого.
Где с видом грозного занудства
Сосут пустеющее вымя,
И все клянутся, все клянутся
Сороковыми, роковыми.
Где в маске грозного юродства
Задолизатель и прогибщик
Всех непрогнувшихся берется
Судить от имени погибших.
Гуляет экспортная Раша,
Взлетает красная ракета —
Хотя война была не ваша,
Да и страна была не эта.
О нулевые, чуть живые,
Бесполые и половые,
Затраханные, бестолковые,
Малаховые, михалковые.
А это я на полустанке
Играю на своей шарманке.
Кругом стоят остатки нации
И мне бросают ассигнации.
Да, это я, ничем не лучший,
С шарманкой, виснущей на вые,
И радуюсь, что выпал случай
Пожить в минуты роковые.

Как это вышло, как совпало —

Тоска, трясина, тлен и глина,
Где все пристойное пропало,
А непристойное прогнило!
О, нулевые, грабовые,
Безмолвные и хоровые.
И ни войны, и ни России.
А мы такие никакие!

Распадское

8 и 9 мая на крупнейшей угольной шахте «Распадская» произошли два взрыва, имевшие катастрофические последствия.

После взрыва в шахте адской, взбудоражившего Русь (и не зря она Распадской называется, боюсь), после митингов с ОМОНом, что вовсю теснит народ, и с Тулеевым Аманом, что совсем наоборот, — часть российского народа (кто — терпя, а кто — руля) ждет семнадцатого года, что-то типа февраля. Все боятся, что воскреснет наше местное сумо: где-то лопнет, где-то треснет — и покатится само. Гнев народный сдвинет горы, ибо все давно не то: там поднимутся шахтеры, там — водители авто, и критическая масса, сбросив морок нефтяной, против правящего класса встанет гордою стеной: обездолены, разуты — против наглого ворья… Кто боится русской смуты, кто приветствует ея. Утешаться больше нечем-с, перекрыты все пути… «Междуреченск, Междуреченск!» — раздается по Сети. Тут не кучка несогласных, разгоняемых в момент, — тут накал страстей опасных, пролетарский элемент! Схваток комнатных раскаты, скорбный плач, злорадный смех и бессмертные цитаты несостаривщихся «Вех»: патриоты белой масти призывают в сотый раз поклониться парной власти, что хранит от бунта нас. «Горе вам, хотящим бунта! Это будет „Рагнарёк“!» — надрываются, как будто бунт и вправду недалек.

Я намерен вас утешить и толкнуть простую речь. Никого не будут вешать, ничего не будут жечь. Не очистит небосвода благотворная гроза: ни семнадцатого года, ни последовавших за. Мелковато, гниловато — а в семнадцатом году было что поджечь, ребята, чтоб горело, как в аду! Все покуда было цело — и столица, и село… Но сперва перегорело, а потом перегнило. Помутнела наша призма, недоступная лучу…