Заре навстречу

— А теперь за работу! — стукнув ладонью по столу, сказал Чекарев. — Все чувства наши переключим в работу… Чтобы кипело все!

Овладев собой, он заговорил:

— Товарищи! В декабре в Париже будет Пятая всероссийская конференция нашей партии. Мы должны будем послать представителя, а значит, надо собрать и подготовить материалы к отчету… О чем должен рассказать наш отчет? О кружковой работе, о связи с массами, с думской фракцией, о легальных методах… Показать, как мы боремся против кадетов, эсеров, как с меньшевиками… с отзовистами боремся… Фактов давай те больше! Фактов!..

Говоря о положении горнозаводского населения, не можем мы пройти мимо тяжбы ключевского общества с конторой из-за покосов… Но это я забежал вперед…

— Лукиян! — прервал Чекарева и вскочил с места маленький порывистый человечек с красно-рыжими кудряшками. — Вы что ж свалили в одну кучу и врагов революции, и так называемых «отзовистов»? Равняете?

— Не равняю я, — с досадой сказал Чекарев, — но еще раз скажу и еще раз напомню, товарищ Рысьев, что вы, отзовисты, жестоко ошибаетесь… И ваши ошибки мы замазывать не будем… Кто хочет высказаться по вопросу подготовки конференции, товарищи?

Началось деловое обсуждение.

Вдруг на дворе громко залаяла собака, и кто-го сильно и часто застучал в дверь.

— Тревога! — спокойно сказал Чекарев, откупоривая бутылку, и стал разливать пиво по стаканам.

Рысьев взял гитару, начал пощипывать струны, напевая вполголоса:

Вниз по ма-а-тушке, по Во-о-олге…

Мария пошла открывать.

Она не спросила, кто стучит. Отодвигая задвижку, беспечным тоном проговорила:

— Кто опоздал, пусть воду хлебает… пиво мы все выпили!

— Это я! — послышался знакомый голос. В комнату вбежал Роман Ярков… вбежал, не снимая облепленной снегом шапки, не обметя голиком валенок.

Быстро оглядел собравшихся, увидел, что здесь все свои, сказал:

— Товарищи! Ваню… Ивана Даурцева схватили!

IX

Дверь Ирине открыл сам отец, по-видимому, он поджидал ее у окна.

— Алексей повешен, Ируська…

И, хлопотливо бегая по передней, Албычев стал рассказывать, как дошла до него эта страшная весть.

Ирина не вслушивалась…

Когда к ней вернулась способность соображать, с тоской и ужасом подумала девушка о дяде Григории и об Августе.

Положив на подзеркальный столик стопку тетрадей, Ирина повернулась к выходу, но отец остановил ее:

— Подожди! Вот тебе записка… поручение от Григория… Да, может, пообедала бы? Нет? Так и знал… Ну, или передай ему от меня, что сочувствую и все такое… Завтра сам у него побываю.

Ирина развернула записку.

«Милая Ирочка, — писал дядя, — ты, наверно, знаешь о нашей беде. Если можешь, приведи ко мне кого- нибудь из Лениных близких друзей. Очень прошу. Твой дядя…»

Обычный каллиграфически четкий почерк… Только в слове «можешь» дядя пропустил две буквы и подписался неразборчиво…

«Надо найти Илью!.. Ох, где мне найти Илью?»

Стоял зимний, зябкий день. В такие дни разбухшее небо серо, снег матово-бел. Голые деревья, ребра крыш, бревенчатые старые стены — все кажется траурно-черным.

Ирина осмотрелась по сторонам. Извозчиков нигде не было. Ускоряя шаг, она пересекла улицу, вторую… и быстро пошла к типографии.

Сколько раз за последние два месяца она прогуливалась здесь по вечерам, надеясь встретить Илью! Вот домик с венецианским окном. Вот палисадник с симметрично посаженными кустами акации… Вот высокое крыльцо дома, где живет Полищук, — все ей стало знакомо, привычно. У ворот типографии девушка остановилась, чтобы отдышаться и обдумать: как ей быть, если Илью не отпустят с работы. Но эти размышления оказались лишними: Ильи в типографии не оказалось, он работал в ночную смену.

Ирина пошла к мадам Светлаковой.

— Он здесь не живет, Ирочка! — сказала Светлакова, льстиво улыбаясь, поглаживая руку девушки и заглядывая в ее расстроенное лицо. — Он вчера заходил и, может быть, сегодня заглянет перед сменой… И что ему передать? — с прорвавшимся любопытством спросила Светлакова.

— Передать? Нет, ничего не надо передавать… Мне его сейчас надо видеть непременно! Вы мне скажете его адрес?

Светлакова замялась, сконфузилась, но адрес дала.

Илья жил неподалеку от матери в большом купеческом доме. Ирина позвонила. Горничная, улыбаясь, пригласила пойти, но выслушав ее, дерзко повела плечом, небрежно кинула: «Ход со двора!» — и захлопнула дверь.

«Боже! В каких он условиях живет!» — ужаснулась Ирина, пробираясь по темным сеням подвального помещения. Она с трудом открыла дверь в коридор. В лицо ей пахнуло запахом щей, кожи, махорки.

Но светлая, бедная комната Ильи произвела на девушку отрадное впечатление. Комната эта подходила к строгому облику Ильи. Два небольших, чисто вымытых окна, кровать, тщательно застланная байковым одеялом, стол под зеленой клеенкой, книжная полка — все содержалось в строгой чистоте.

В этой чистой атмосфере, наверно, хорошо думалось и работалось.

— Илья Михайлович, извините…

Волнение помешало Ирине заметить внезапную густую краску на впалых щеках Ильи. Впрочем, краска прошла волной и разом исчезла.

— Вы уже знаете, Ира?..

— Да. Я — за вами. Дядя просит вас к себе.