Заре навстречу

Но прохожие в страхе только молча смотрели, как офицер волочит маму по тротуару. Маму спас Коноплг-в и еще какой-то рабочий. Они оттащили от нее офицера и увели его во двор. Когда они снова появились, рабочей, который был с Коноплевым, держал в руках саблю. Подойдя к каменной тумбе, он взял саблю одной рукой ?а эфес, а. другой за конец и, с сплои ударив ее плашмя о тумбу, переломил, как хворостинку, потом с разбегу зашвырнул обломки на крышу дома. Коноплев держал большой черный браунинг и рассматривал его с таким любопытством, будто первый раз в жизни видел револьвер. Офицер, прижимая к разбитому лицу платок, подошел к Коноплеву, попросил:

- Слушай, отдай, пожалуйста.

- Ладно, пойдем, - сказал Коноплев.

Он шел по улице, в нескольких шагах от него - офицер. Коноплев озабоченно разбирал револьвер и на ходу бросал револьверные части одну за другой на тротуар, а офицер, следуя за ним, подбирал их. Он очень походил на собаку, которой бросают кусочки хлеба, чтобы она шла, куда хочет хозяин.

Так они ушли - офицер и Коноплев.

А мама заколола порванное платье английской булавкой и скова начала раздавать прохожим листовки. Но только теперь Тима стоял у мамы за спиной и держал кусок кирпича, чтобы стукнуть им, если кто снова захочет отнять у нее листовки.

А вот это голубое мама сшила специально в честь папиного дня рождения. И шила его сама целый день.

Папа пришел ночью, усталый, раздраженный, сказал сердито:

- Ты, Варвара, отвратительно небрежно шрифты вымыла: стали печатать мазня.

- Я действительно спешила домой, - жалобно призналась мама.

- Ах, какая важная причина! - иронически сказал папа.

- Да, важная! - воскликнула мама. - Твой день рождения - это мой день.

- Сейчас нет ни твоих, ни моих дней, - сухо сказал папа. - И вообще, что это за предрассудки?

Мама стала через голову снимать платье.

- Я сейчас же пойду и вымою снова шрифты. Но помни, Петр!..

- Варенька, - сказал папа испуганно, - я сам их вымыл, потихоньку от Изаксона, а то, знаешь, какой он беспощадный. Поэтому и задержался.

- Это ты беспощадный! - гневно сказала мама. - Ты!.. - и, бросив платье на стул, крикнула угрожающе: - Чтобы я теперь когда-нибудь в жизни надела чтопибудь голубое! Никогда!

Но папа уже струсил и, взяв мамино голубое платье в руки, виновато бормотал:

- Вошел, очки запотели и не заметил. Ну, надень, Варенька. А я даже бутерброды принес твои любимые, с муксуном.

- Я люблю только ветчину, - гордо сказала мама.

- Где же ее взять? - и папа растерянно развел руками. - Нам только с муксуном выдали.

- Ты даже не можешь совершить ничего необыкновенного для меня, упрекнула мама.

- Хватит вам ссориться, - рассердился Тима, которому давно не терпелось вручить папе свой подарок. - Вот на, бери, - и великодушно протянул папе карандаш.

Главное в карандаше - наконечник из патрона, который оп выпросил у Федора.

- Ах, какая прелесть! - сказала мама и поцеловала Тиму в щеку.

- Ну, брат, ты просто изобретатель, - и папа поцеловал его в другую щеку.

Тима увернулся от родительских объятий и приказал:

- А теперь вы - друг дружку. И быстрее миритесь, чтобы скорее чай пить. А то мама пирог с картошкой состряпала. Холодный есть - только давиться...

Как это хорошо жить на свете, когда все вместе! А вот Тиме все время приходится жить одному.

Самое ужасное - это темнота. Тима опять почему-то стал бояться ее. Но спать при свете нельзя: керосина совсем мало. Сжечь его в одну ночь, а потом что делать?

Нет, надо, ложась спать, гасить лампу.

И тогда сразу нападает мохнатая, черная, огромная темнота. Она больше, чем комната, больше двора, и кажется, что весь мир в темноте и, кроме нее, ничего нет.

И она какая-то живая, полная пугающих звуков. Папа говорит, что привидения - это глупость. Если человек болен, ему еще может что-нибудь показаться, а здоровому, человеку - нет. Но рассуждать так легко, а вот побудь один в темноте - совсем другое скажешь. Тима, чтобы не так бояться, держал в пустой спичечной коробке таракана. Он кормил его хлебными крошками. А ночью клал коробочку на подушку и ложился на нее ухом. Когда становилось очень страшно, Тима поерзает ухом по коробочке и слышит, как таракан шевелится. Спрашивает:

- Не спишь? Почему не спишь? Спать надо. Ну, спи.

Так вот поговорит с тараканом и сам заснет. Но об этих своих ночных мучениях Тима никому не говорил:

засмеют, скажут, маленький, темноты боится. А Тима, наверное, всю жизнь будет темноты бояться. Разве может человек к темноте привыкнуть? И взрослые - они, наверное, стесняются правду сказать, а сами небось тоже боятся.

Тима спрашивал папу:

- Когда ты в тюрьме сидел, там совсем темно было, как в погребе?

- Нет, не очень темно, - говорил папа. - Иногда, знаешь, наоборот, всю ночь лампа горит в камере, очень неудобно.

- Это зачем же они зря керосин жгут?

- Они ничего зря не делают. Надзиратель периодически заглядывает в глазок, проверяет, что делает заключенный.

- А что ночью делать заключенному? Только спать.

- Не всегда это в тюрьме хочется. Нервничают. Мысли всякие.

- Нужно сон хороший придумывать и под него спать. Вот и все, раз при свете можно.