Заре навстречу

- А ну, милый, давай!

Васька бросился вскачь, и в передок саней полетели комья плотного снега.

Остановившись у подъезда кобрпнского дома, Тима увидел засыпанного снегом человека, который оказался Утевым. Он сказал Тиме:

- Ты что, милок, молоко вез, расплескать боялся или по своим надобностям куда завернул? - и добавил огорченно: - Парнишку прислали, вот люди, а нам сила требуется. Вещь весом, пожалуй, поболее двадцати пудов...

Тима привязал вожжи к тумбе и приказал Ваське:

- Смотри тут, стой без меня как вкопанный, - и вместе с Утевым вошел в кобринскую квартиру.

Посредине гостиной стоял рояль с поднятой крышкой, похожий на гигантскую черную птицу с оттопыренным крылом. На круглой табуретке с металлической ножкой винтом сидел сам Адам Адольфович Кобрин в синем стеганом халате, расшитом белыми шнурками, и с остервенением играл на одних черненьких клавишах "Собачий вальс".

Трое рабочих, стоя возле рояля, растерянно и недоуменно переглядывались. Один из них, высокий, костлявый, держа шапку в руках, скорбно взмолился:

- Что же такое получается, товарищ Утев? Видал, играет на полный ход?! А в мандате сказано: "Изъять ввиду неиспользования владельцем по назначению".

Не поднимая глаз, Кобрин еще яростнее заиграл "Собачий вальс" и крикнул радостно:

- Говорил, музыкант, а вы не верили! - И, прижав ногой педаль, перенес руки на басы, отчего вся квартира наполнилась гудящим грохотом.

Но лицо Утева не дрогнуло, наоборот, оно стало каменно-неподвижным. Кивнув головой, он произнес равнодушно:

- Музыкант так музыкант. Значит, посидим, послушаем.

Оглянувшись, отступил к стулу, обитому цветастой материей, положил на сиденье папаху, уселся на нее и замер в спокойной позе ко всему безразличного человека.

Немного спустя оп предложил рабочим:

- А вы, ребята, чего стоите? Давайте, присаживайся, кто куда, но с мебелью поаккуратнее, не замарайте.

Кобрин торжествующе спросил Утева:

- Ну что, доказал?

- Это вы про что?

- Вы говорили, не музыкант, а вот играю!

- Вы про это? - спросил беспечно Утев. - А я думал, про что другое, пригладил на затылке ладонью волосы и сказал ухмыльнувшись: - Ну вот и играйте себе, а мы, значит, послушаем.

- Но я же не машина! - взмолился Кобрин. - Сколько можно?

- Это вы про что? - опять с простодушной улыбкой спросил Утев.

- Я говорю, устал, больше не могу.

- Чего не можете? - осведомился Утев.

- Устал, понимаете, устал! - Кобрин ударил себя кулаком по груди. - Не понимаете, человек устал!

- Это верно, - согласился Утев. - Обалдеешь одно и тоже столько бренчать! А вы другое что-нибудь. С отдыхом, конечно, нам спешить некуда.

- Хорошо, - покорно сдался Кобрин, - я вам другое сыграю, в миноре.

Он закрыл глаза и стал играть тот же "Собачий вальс", но уже не на басах.

- Уважаемый, - прервал Утев укоризненно. - Опять те же фигли-мигли. Вы же другое пообещали.

- Я и играю другое, - пожал плечами Кобрин и с презрением заявил: - Вы же ничего не понимаете в музыке! И не можете судить.

- Почему же не можем! - спокойно сказал Утев. - Можем. - Подойдя к роялю, он взял стопку нот, выбрал из них тетрадку, долго глядел в нее, шевеля губами, потом поставил на пюпитр и почтительно попросил Кобрина: Вот, будьте любезны, сыграйте эту штуковину.

Кобрин сунулся лицом в ноты, потом откинулся на табуретке.

- Без очков не могу.

- Извините, на вас же пенсне надето. Что ж, только для модели носите?

- Нет, для дальности. А для чтения пользуюсь очками.

- Вот, будьте добреньки, попользуйтесь для нас, - осклабясь в усмешке, попросил Утев.

- Очки я потерял, - сказал Кобрин и даже похлопал ладонями по карману халата.

- Тогда вот что, - сказал Утев. - Я вам нотки называть буду, а вы уж сами в клавиши пальцы пихайте.

- Какие ноты? - выпалил Кобрин. - Откуда вы ноты знаете? Вы что, издеваться надо мной вздумали?

Утев встал, молча надел папаху и, обращаясь к рабочим, сказал сурово:

- Значит, отдохнули? Ну, теперь будем его выносить помаленьку.

- Вы не имеете права, я не позволю! - кричал Кобрин. - Я же музыкант, вы все слышали. А в мандате сказано: инструмент национализируется только у тех лиц, кто им не пользуется.

- Вот что, господин хороший, - глухо сказал Утев. - Побаловались вы с нами, и довольно. Я ведь баянист.

И уроки по нотам брал, когда лежал в госпитале для раненых воинов. Так что спектакль ваш даже вовсе не получился. Вот вам ордер. На нем моя расписочка. Кладите его себе в бумажник и сохраняйте на память.

- Ладно, грабьте! - завопил Кобрин.

- Если бы мы по-вашему вас грабить стали, - спокойно сказал Утев, - так и портки с вас унесли бы.

Я ведь у вас пяток лет на фабричке поработал в пимокатах. Одних штрафов, которые вы с меня брали, хватило бы, чтобы такую музыку купить.

- Не помню. Такого у себя не помню.

- А я лицом шибко с тех пор переменился, - сказал насмешливо Утев.

- То есть как?

- А вот так. Меня ваш племянничек в чан, где шерсть парилась, сунул за упрек, что глину велят замешивать в шерсть для солдатских валенок. Ну, шкура и облезла. А теперь новая выросла. И ухи новые. Тогда были бараньи, а теперь человечьи. Понятно?