Зарево

— Как это «кто»? — удивились они и подсунули ему под нос его собственной котелок и измазанные сажей банки с кашей. Говорили они с. трудом, а выглядели как настоящие негры.

Куба или нет? Глаза и зубы вроде бы его.

— А где твои брови? — спросил я.

— Немного опалил, но зато есть каша, — блеснул двумя рядами зубов Куба-негр.

От него несло гарью, смрад издавала также пригорелая каша. Я попробовал ее. Собака бы это есть не стала, но Куба был доволен. Ничего удивительного, это была его идея: варить на тендере во время движения эшелона.

Я опять принялся за сухари. Они нравились мне, как ярмарочные пряники, и даже еще больше.

Мы опорожнили последний мешок, который, кстати сказать, не принес больших открытий, однако знаменовал собой скорое окончание нашего путешествия. Но перед этим поезд долго стоял на запасном пути небольшой станции. За время этой поездки мы успели сжиться друг с другом, хорошо знали, что волнует каждого. Энтузиазм новобранцев, надо признаться, умеренный, с большой долей сомнения. Никто из нас не видел еще польского солдата, а поляк, как известно, чтобы поверить, должен пощупать. Да и трусливых людей было достаточно. Что касается меня и Кубы, то нас никто всерьез не принимал: мы были для них «сопляки», «молокососы». Попытки с помощью курения доказать, что мы взрослые, успеха не имели, тем более что получалось у нас это неумело и чаще всего заканчивалось тошнотой.

Почти все, что можно было выменять, мы выменяли на блины и лепешки. Только на мой китель не нашлось охотника: офицерский, санационный. Носильные вещи нам были не нужны: вскоре мы получим форму.

Мы все смотрели с симпатией на Криворучку, с которым рано или поздно нам предстоит расстаться.

Но вот вновь команда: «По вагонам!» Прекратились разговоры, шуточки, подсознательно мы готовились к самому важному.

Поезд двинулся веселее, мерно выстукивая: «Это уже близко, это уже близко, это уже близко…»

Эшелон въехал на станцию медленно и тихо, как бы украдкой. Паровоз несколько раз коротко свистнул, а затем тяжело выдохнул огромный запас пара, подводя таким образом итог тяжелой работы и слагая с себя ответственность за нашу безопасность.

Сопровождающий нас Криворучка, одетый по всей форме, приготовился передавать командование отрядом. Мы столпились около него в дверях вагона. Никто не трогался с места. Вблизи паровоза в клубах пара маячили какие-то фигуры, но трудно было определить, в каком они обмундировании. Вроде бы наши. Началась высадка. Вокруг все бурлило и шумело. Между тем раздалась команда по-польски: «Построиться у вагонов!» Что-то во мне дрогнуло. Я никогда не служил в армии, но мгновенно поспешил в строй. Их было всего несколько человек, и пришли они не в качестве экспонатов, а для того чтобы принять очередной эшелон с новобранцами. Важно, что они были, а через некоторое время их будет еще больше, и мы станем ими.

Криворучка минуту молча стоял перед нами, поправляя винтовку: видно было, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба, после чего невнятно буркнул: «За все, ребята, спасибо», и, лихо повернувшись на каблуках, направился к коменданту поезда.

Несколько минут междуцарствия, и от передних вагонов раздался зычный голос:

— Повзводно… шагом… марш!!!

Пошли. В строю кто-то зло пошутил, что обладатель этого голоса, с которым мы жаждали познакомиться, так нам еще надоест, так нас еще помуштрует, что и родную мать забудем, но, несмотря на это, все мы были в хорошем настроении, в нас поднималось чувство национальной гордости. Всем хотелось петь.

— Эй, там, держать ногу, ну, ты, с сундучком! Не вылезайте из рядов, подравняйтесь в шеренгах, на вас люди смотрят! «Войско святой Ядвиги», никакого порядка, черт побери!

Впереди показался город.

— Как он называется?

— Сумы!

— Как?

— Так, как слышал.

— Не разговаривать!

Мы вступили на улицы города. Проходим сквер, где на высоком постаменте небольшой мраморный памятник В. И. Ленину.

Людей на улицах мало, но те, мимо которых мы проходили, приостанавливались, заметив нас, и ободряюще улыбались, как бы говоря: победа будет за нами! Польский солдат мчался куда-то с котелком, даже не посмотрев в нашу сторону. Быстро свернул направо, только его и видели. Как он мог?! С его стороны это просто свинство.

Идем вверх по улице — за город, в казармы. С левой стороны уже видны красные строения, на каждом из зданий — зенитный пулемет.

Вперед, вперед, быстрее. Вот и ворота, украшенные бело-красным полотнищем с надписью, из которой видно, что нас здесь ждут. Голова колонны свернула в ворота, и… грянул оркестр, защемило в сердце, сдавило горло: «Марш, марш, поляки, марш, стойкий народ, отдохнем после тяжелой работы на родной земле…»

Я ничего не видел и не слышал, хотя было многолюдно и шумно. Чувствовал только огромный прилив радости: буду польским солдатом.