Зарево

— Пойду в атаку вместе с вами, — сообщил я командиру отделения.

— Хорошо! Молодец! — услышал в ответ.

Я пристроился на бруствере около сержанта. Противник продолжает неистовствовать.

— Трудно будет…

— Что? — не расслышал я.

Невдалеке разорвался снаряд. Мощная сила сбросила меня в глубь окопа. Это конец.

— Сынок, слышишь, сынок!!! Ты ранен? Живой!

Двигаюсь с трудом. Очень плохо слышу. На меня давит какая-то тяжесть… Собственный голос звучит глухо, отдаленно. Сбрасываю с себя слой земли. Сержант нервно ощупывает меня.

— Все в порядке, — с трудом произношу я. — Только легкая контузия.

Я чувствую, что невредим, и мне хорошо. Кто-то подает мне каску. Машинально надеваю ее. Рядом проносят раненых. Один без ноги. Кровь не течет, раздробленные кости почему-то не белого, а желтого цвета, переплетенные сухожилия…

Отвернулся. Крепко сжал автомат.

Сержант дотронулся до моего плеча:

— Сынок, слышишь? Лейтенант тебя зовет.

— Иду.

Я побежал к офицеру. Красноармейцы застыли на своих местах. Враг не позволяет поднять головы. На командном пункте я докладываю о своем прибытии.

— Ты должен вернуться к своим, — говорит лейтенант.

Лицо его запачкано. Глаза спокойные, серьезные. Телефонист смотрит на меня и улыбается.

— Ну, прощай! — хлопнул он меня по плечу.

— Всего… — поспешно ответил я и побежал назад.

Сержант держал открытую фляжку, дожидаясь меня. Я сделал несколько глотков. Бррр…

— Прощай, Митя, прощай, сержант, прощайте, ребята! Спасибо за все!

В течение получаса я сжился с ними так, будто мы знали друг друга от рождения. Прекрасные ребята!

В удобном месте я выскочил из окопа и распластался на земле. Охотно провалился бы сквозь землю. На этом поле, вероятно, останусь навсегда — мучает мысль. Это страшно. Я ведь еще ничего не сделал, не отомстил…

Снаряды рвались вокруг меня, как будто противнику хотелось именно моей смерти. Всего тридцать метров — и я был бы уже в окопе.

Огонь противника несколько ослабел. Я со всей силой прижимаюсь к земле, медленно подтягиваюсь на локтях. У меня не хватает смелости оглядеться. Проходят секунды, минуты. Жив, и до траншеи, к которой я так стремлюсь, остается всего несколько метров.

«Только не нервничать, — предостерегаю я себя, — только не нервничать».

Но что это? Положение изменяется. Наши вновь открывают сокрушительный огонь. Я могу поднять голову. Земля дрожит. Я не различаю отдельных выстрелов, только монотонный гул орудий, Я собираю последние силы и медленно приближаюсь к траншее. Прыжок — и я спасен. Спасибо вам, ребята! Спасибо, друзья мои сердечные! Спасибо изменчивому, как хамелеон, старшему сержанту, недоступному и суровому поручнику Лосю, Голонке, Тычиньскому. Спасибо Михалу из моей деревни, который направляет в эту минуту панораму орудия на ненавистную цель. Я уже бегу по траншее. Еще несколько десятков метров, и я у своих.

Влетаю на командный пункт. Он частично разрушен, один из солдат тяжело ранен. Здесь тоже было нелегко. Докладываю командиру о выполнении задания. Тот не замечает меня или не узнает. Я разочарован. После того, что я пережил… Докладываю еще раз.

— Не мешай, — отвернулся он от стереотрубы. — Сейчас получишь задание.

Я быстро прихожу в себя. Артподготовка продолжается.

— В связи с обнаружением противником нашего командного пункта необходимо соорудить ложный, сто метров влево, — отдает распоряжение командир взвода. — Пускай они думают, что уничтожили нас, — добавляет он.

Вчетвером отправляемся по траншее на новое место.

— А где старший сержант? — спрашиваю я Болека Солецкого.

— Прислал жратву, но сам не появился, — отвечает он. — Селедку и другие вкусные вещи. Только есть неохота. Был здесь и фельдшер. Всю рожь помял: как свист снаряда, так он в рожь бух, а мы, понимаешь, стоим. Не мни рожь, гражданин хорунжий, говорим ему…

Болек в армии был топографом, но до призыва — кандидатом в учителя. Поэтому болтливость была в некотором роде его профессиональной чертой.

Выбрасываем лопатами землю так, чтобы на расстоянии четырехсот метров это можно было заметить; вообще создаем движение.

Мы посменно следим за противником, чтобы в случае обнаружения нас быстро покинуть опасное место. Такой необходимости, однако, не возникает.

Наступает моя очередь дежурить. Наблюдаю за местностью.

— Пехота пошла! — кричу ребятам.

Большая цепь солдат двигается перебежками вперед.

«Успеха, Митя, успеха, сержант!» — мысленно приветствую я своих друзей. С левого фланга появляются танки; откуда они здесь взялись? Их ведь не было.

Артиллерийский огонь переносится в глубь обороны противника. Его интенсивность падает. Пушки малого калибра уже подготавливаются в дорогу. Танки и пехота исчезают в клубах дыма и пыли. Бой заканчивается.

Дороги забиты транспортом: танки, автомашины, прицепы с минометами, 45-мм и 76-мм пушками, гаубицами. Включаемся с нашим «доджем» в этот непрерывный поток. Проезжаем мимо кладбища. Оно совершенно разбито, все перемешано: человеческие кости, черепа, прогнившие доски гробов, кресты, каменные надгробия. Слева дымятся руины костела. Темнеет. Сюда я должен был подойти с советской пехотой.