Зарево. Пекло

Виктор Бенар. Когда он показался мне аристократичным политическим игроком, я не слишком сильно ошиблась. Политолог, профессор с ученой степенью. Его слова о том, что большую часть своей жизни он проработал на Севере, меня тоже не удивили. Покинул землю обетованную он около восьми месяцев назад, когда начался активный следственный процесс против Хорста. Сама судьба вывела Бенара из западни, – буквально на следующий день после того, как он пересек границу, таможенные барьеры вокруг Севера захлопнулись. Поначалу по политическим мотивам, но, кто знает, может и по другим, более значимым причинам: по словам Виктора, в информационное поле уже стали просачиваться сведения о вспышках смертоносной инфекции.

Скрываясь от жнецов, в списках политического сыска которых мелькало имя Виктора Бенара, он прибыл сюда, к брату. Себастьяну не было и тридцати лет, Виктор называл его "горячей сумасбродной кровью", которая все никак "не могла найти своего призвания". Младший Бенар подрабатывал всякими халтурами, с детства наученный делать деньги из воздуха; его жена такого умения не оценила, и покинула Себастьяна одного, забрав дочь и грудного сына. Но братья на произвол судьбы не остались, связи Виктора помогли: под свое крыло Бенаров взял Грин. В этот момент в голове моей пронесся вчерашний вопрос Виктора: "который?". Не медля, я задала его же. Мужчина довольно улыбнулся, деликатно ответив: "Джон. Здесь следовало бы вновь обратиться к той чудной коллекции полотен, но сначала разговор наш должен коснуться Трех. Вопрос деликатный, понимаю, и явно не тот, который следует задавать в приличном обществе; наше сердце ведь не всегда принадлежит тому, чему мы служим… Впрочем, интересоваться выборами души и сердца некорректно, а официально "Горгона" служит власти Трех, так что вопрос действительно получится некстати. Хотя, если позволите, мне доподлинно известно, что самые рьяные сторонники нашего Правительства отчаянно критикуют вашу группу за самовольничество и чрезмерную свободу. Но можно ли покушаться на волю символа, ковавшего в свое время оплот для идеологии?"

Мы обошли второй этаж резиденции по кругу, спустились вниз и вышли через черный выход на улицу. Я старалась быть максимально вежливой и учтивой, а еще вполне сносно разыгрывала роль неосведомленной и крайне любопытной девушки. Говорила мало, лишь задавала наводящие вопросы и конкретизировала определенные детали. Осторожно уточнила, почему Виктор с такой легкостью рассказывает обо всем. Последовал спокойный ответ, мол, тайны-то в этой информации никакой и не было, а если "Горгоне" это чем-то поможет, будет замечательно; жить хотелось сильно, а "лишние угрозы лучше минимизировать". Бенар сообщил, что готов к любому сотрудничеству, чтобы обезопасить себя и ни в чем не повинных людей.

Солнце поднималось выше. Даже немного припекало. На улице безветренно, погода ласковая и приветливая.

Второго таинственного Грина звали Иммануил. Родной брат Джона, состоятельный аристократ и истинный сын своих родителей, ставивший выгоду во главу угла. Роскошь резиденции, шикарная парковая зона у въезда в город, строительство ветряных электростанций в °13-16-8-28 – все это его рук дело. И если Джон (во всяком случае официально) был слугой Трех, то Иммануил стал значимой фигурой анархичной борьбы, создав себе образ жесткого, грубого и аморального человека, способного добиваться своего негуманными методами. На остатках богатого наследства родителей Иммануил построил собственное наследие, занявшись черным рынком и очень преуспев в нем. Почему же °13-16-8-28 постарались сровнять с землей? Ни столько в этом сыграла роль апокалипсическая инфекция, сколько незаконное сосредоточение товаров и оружия, курсирующих по преступным артериям; и если бы все они вели к Трем, то проблем бы не возникло, но Иммануил в свое время поддерживал и спонсировал (один из многих других) борьбу Штиля, а потому исход и самого "преступного князя", и города был предрешен еще до восстания мертвецов.

– Поговаривают, что Иммануила убили его же приближенные, когда началась эвакуация, паника и неразбериха, – тяжело закончил Виктор, закуривая сигару. – Я знал его, как брата Джона. Это был специфический и очень неоднозначный человек. Неординарный, талантливый по-своему, но слишком любивший риск. Возможно, продолжи он заниматься всем по-тихому, так бы и остался незамеченным и живым; но выступления Хорста многих подоткнули к открытому заявлению о себе, и удавка затянулась.

– Осталось понять, на чьей именно шее, – я остановилась, круто оборачиваясь к Виктору; но мою фразу он сощурился, с каким-то новым интересом всматриваясь в мое лицо. С секунду я молчала, обдумывая все услышанное. – Вы полагаете, что в резиденции остался кто-то из людей Иммануила?