Зарево

«Дикий гнет объединенного капитала, — говорило воззвание, — дошел до своих крайних пределов. Необходимо противопоставить капиталу организованную силу рабочего класса. Необходимо свергнуть царское правительство, сковывающее цепями всю Россию».

«Социальный пролетариат Петербурга и других крупных центров вновь развернул за последние годы красное знамя борьбы — знамя социализма, знамя республики. Под руководством РСДРП он смело идет навстречу новому революционному взрыву, который уже сметет окончательно царское самодержавие…»

«Смести самодержавие! Это — большевики. Это их удар. Их дерзость, ничего святого не признающая. Так и пишут: смести… Словно о соре говорят. Нет, господа революционеры, это у вас не выйдет. Есть еще у царя верные слуги». Но Петр Иванович должен был с досадой признать, что в начавшемся сражении он силы противника с самого начала недооценил, почему сразу и потерпел жестокое поражение. А противник дерзко поднял в городе красное знамя, и сама по себе эта демонстрация силы должна была подбодрить, собрать вместе всех ненавистников монарха, а таких в Баку особенно много.

Необходимо ответить демонстрацией силы. Для этого нужно сосредоточить в городе войска. Но раньше чем что-либо — зажечь в городе свет. Пока свет в городе не зажжен, революционеры — хозяева города. Он уже схватился за трубку телефона, чтобы переговорить с адмиралом. Но тут телефон сам зазвонил, и Мартынов узнал металлический голос Гукасова:

— Ваше превосходительство, не смею приветствовать вас с добрым утром.

— Какое уж там доброе! — буркнул Мартынов.

— Значит, читали? Что думаете предпринять?

— Я не предприниматель. Это вам нужно предпринимать, вы их распустили.

— Лично я в этом не грешен, и за это некоторые мои либеральные коллеги порою даже упрекают меня. Нет, не грешен. А что следует предпринимать в настоящих условиях, мне лично вполне ясно. Но вслед за той мерой, которую я предлагаю, воспоследуют беспорядки. Готовы ли вы, ваше превосходительство, к ним?

— Что вы имеете в виду?

— Расчет! — отчеканил Гукасов. — Остановились работы уже на всех самых крупных фирмах: промыслах Каспийско-Черноморского общества, братьев Нобель, Каспийского товарищества, Бакинского нефтепромышленного товарищества, у Манташевых, Мирзоевых, Сеидовых, Асадуллаевых. В ряде случаев рабочие не предъявляли никаких требований, а, уходя с работы, говорили, что присоединяются к общей забастовке, к требованиям, которые были предъявлены Совету. Я обращаю на это внимание вашего превосходительства, так как эго подтверждает политический характер забастовки, и пресловутый вопрос о постройке поселков вне промысловых территорий не играет такой большой роли.

— Все играет роль, господин Гукасов. Когда вы предполагаете произвести расчёт?

— Я для того и звоню, чтобы выяснить, подготовлены ли вы к этому.

В бесстрастном, металлическом голосе Гукасова Мартынов услышал оттенок насмешки. Или это показалось?

— Торопиться некуда, — с притворным спокойствием ответил Мартынов. — Когда наступит подходящий момент, я вам позвоню.

— С момента расчета мы юридически ничем не будем связаны с нашими бывшими жильцами и сможем их, как лиц посторонних, попросить очистить помещения, принадлежащие нам. Юридический отдел Совета съездов берется провести эту операцию. А после этого власти поступят вполне разумно, если препроводят беспокойный и бездомный элемент по месту жительства.

«Препроводят, — с удовольствием повторил про себя Мартынов. — Хорошо говорит, далеко глядит».

Но тут гладкая речь Гукасова вдруг оборвалась.

— Скажите, ваше превосходительство, — и поток живого волнения необычно зазвучал в его металлическом голосе, — а не могут ли забастовщики так же приостановить все нефтепроводные приспособления, как они остановили электростанции…

— Меры приняты! — буркнул Мартынов и повесил трубку.

«Или я дух святой — чтобы знать о намерениях и возможностях забастовщиков? Да, восстановить электрический свет в городе — это первое, с чего нужно начать. Подтянуть войска — второе. И тогда пусть действуют промышленники — всеобщий расчет. Тут уж, кто послабее, задрожит, пощады запросит. Подстрекатели, чтобы разжечь страсти, пустятся на митинги. А тут уж спустим на них казаков… Как его, этого урядника? Да, Булавин, — подумал он с удовольствием. — Булавин не выдаст!»

Часть третья

Глава первая

1

Вскоре после того, как Константина под арестом прислали в Самару, судебные власти без особого труда установили, что Матвей Андреевич Борецкий, сыном которого называл себя Константин, видный казначейский чиновник, перебрался на жительство в Петербург еще в восьмидесятых годах прошлого века, что полностью совпадало с показанием Константина, сделанным при аресте. Таким образом, утверждение Константина, что он во время событий пятого года, находясь на иждивении отца, учился в Петербурге в реальном училище, как будто бы полностью подтверждалось. Из Петербурга сообщили, что и отец и мать Борецкие умерли, что тоже совпадало с показаниями Константина.