Зарево

Голос у Миши был такой серьезный и взволнованный, что Алеша сразу поднялся и сел. Теребя волосы и лицо, он спросил со сна:

— Что случилось? Лохмач деньги прислал?

— При флегматическом складе характера сохранять столь упорный оптимизм… Удивительно! Я же тебе объяснил, что наш Лохмач за это время к «Каспийским рыбакам» охладел и у него нет никаких оснований увеличивать расходы, на эту картину, кстати сказать наша кинофирма уже на неё изрядно потратилась. О Лохмаче и о деньгах из Питера забудь. Тут другое: персидский посол Мирза Реза Хан устраивает сегодня в мечети собрание подданных Персии и будет о чем-то толковать с ними.

— Не понимаю, мы-то тут при чем?

— Я знаю, что ты всегда, кроме своих химикатов и прочих законов оптики, фокусов освещения, а также шурупчиков и шайбочек, ни к чему любопытства не проявлял. А сейчас ты окончательно стал глух ко всему. Разве не существует бескорыстного интереса?

— Ладно! Существует. Идем, идем.

Когда они подошли к приземистой старой мечети в Ханской крепости, самой древней части города, маленькая площадь перед мечетью была вся запружена. Посол говорил в мечети, его пронзительный голос вылетал откуда-то из глубины старого здания и разносился по площади.

— Что он хочет? — бормотал Миша. — М-м-м, очень цветисто говорит, черт — неужто они его понимают? Удивительный народ. Вчера я слышал, как нищий на базаре скандировал Хафиза, и это при сплошной неграмотности! Вот теперь понятно… Насчет гостя, который обижает хозяина, — это, оказывается, риторическая фигура, аллегория. Гости — это он и все персидские подданные, дом царя — это Россия, хозяин — это самодержец, забастовка — это обида для хозяина… Так… Теперь о дружбе обоих шах-эн-шахов… Что это?

Голос посла, подобный однотонному звучанию струны, вдруг перебит был какой-то бойкой песенкой с подхихикивающим задорным напевом.

— Ну и ну! — сказал Миша. — Вот здорово! — и сам тоже захохотал, подмигнул и запел.

Теперь из разных концов толпы раздавалась эта песенка.

— Очень забавно то, что они поют, — говорил Миша, раскачиваясь в лад песни.

И он стал переводить:

— «В Тегеране, в Петербурге живут-поживают, так что ли, два побратима, братьями себя называют, тот дурак и этот тоже, потому их родными братьями все считают…» По-персидски это очень складно получается.

Песенка незатейливая, но ее простой, вроде «Чижика», с задорным подхихикиванием напев запоминался мгновенно.

Теперь ее пели уже несколько тысяч человек… Вдруг откуда-то выскочили казаки, черные нагайки взлетели. Толпа шарахнулась, и песня сменилась криками…

Переулки ханской крепости узки, они недостаточно быстро вбирали в себя людей. Казаки носились по площади, нагайки взлетали и опускались.

Алеша вскочил на каменную стену и протянул руку Мише, но казак успел наскочить — и рубаха Миши треснула от плеча через всю спину. Казачья нагайка оставила на теле Миши синий рубец…

— Ничего, спина заживет, — придя домой, кряхтя говорил Миша, — а памятка останется…

Алеша предложил из последних денег приобрести для Миши новую блузу, но Миша сам наложил на свою рубашку длинную, от плеча по спине, заплату кумачового цвета, точно незаживающая рана.

— Пусть уж останется хоть такая памятка о Баку, если мы не можем запечатлеть все это с помощью объектива, — говорил он. — Вот как приедем в Питер, покажу я твоей Ольге Яковлевне мою исполосованную спину, и она сразу меня полюбит, Так как ей свойственна склонность к романтике, в которой ты оказался несостоятелен.

Алеша угрюмо отмалчивался. Ольга на его короткую и невыразительную открытку так ничего и не ответила.

* * *

Разрешение на встречу персидского посла с подданными шах-эн-шаха, участвующими в забастовке, дал Джунковский. Мартынов этого разрешения никогда бы не дал, оно казалось ему затрагивающим сферу иностранной политики, которой он опасался. «На всякий случай» он спрятал поблизости от мечети, где происходила встреча, полувзвод казаков. И Джунковский после того неожиданного оборота, который приобрела встреча, поблагодарил Петра Ивановича за это предусмотрительное распоряжение. Однако песенка о царе и шахе осталась, ее теперь пели на бульваре мальчишки всех национальностей, какие только проживали в Баку, и вскоре после этого последовало распоряжение Мартынова о высылке из Баку «всех иностранных подданных, не имеющих определенных занятий».

4

По городу уже несколько дней были расклеены яркие афиши о том, что в кинотеатре «Аполло» демонстрируется кинокартина «Чума в Тюркенде», и Мартынов, проезжая по улицам, с удовлетворением видел крупными буквами набранное название картины. И в ближайшее воскресенье после приезда Джунковского Петр Иванович со всей семьей и с именитым гостем отправился в кинотеатр «Аполло». Хозяин театра, заранее оповещенный, очистил для знатных посетителей три ложи, находившиеся в самой глубине зала.

Картина уже шла шестой день, но зрительный зал был полон. Это приятно взволновало Мартынова.