Зарево

И вот Джафар мчится в Москву в купе второго класса курьерского поезда. С невозмутимо вежливым видом всю дорогу слушал он возбужденные разговоры своих попутчиков о войне — пышного чернобрового красавца дьякона и чистенького, с иголочки, только что экипированного офицера-артиллериста. Бас дьякона грохотал победоносно, заполняя все купе. На каждой станции мальчишки-газетчики кричали о победах в Галиции, о переходе через Збруч и Серет, о победах на Гнилой Липе, и дьякон предсказывал близкий конец войне, радовался воссоединению единоверного населения Галиции с православной церковью и, сокрушаясь о заблуждениях униатов, считал, что начальству следует принять свои меры и насильно вернуть заблудших униатских овечек в лоно православной церкви. А молоденькая бледная жена дьякона, слушая победный глас мужа, все покачивала головой, похоже, что испуганно. Офицер тоже покачивал головой и щипал рыжие усики над алым ртом. Совсем еще юный, он в суждениях своих обнаруживал большую трезвость, предостерегал дьякона от излишнего оптимизма при оценке военных действий, напоминая, что главный враг наш, с которым немало еще придется повозиться, — это германцы… Когда он во время разговора невольно обращался к четвертому спутнику по купе, Джафару, молчаливому, сдержанно-учтивому, с болезненно-томным лицом, тот вежливо кивал головой, иногда даже говорил: «Вполне с вами согласен». Но активного участия в разговоре Джафар не принимал, и на каждой станции, едва только поезд останавливался, он выходил и гулял по платформе, жадно набирая в легкие бодрящего, уже прохладного воздуха.

Молодой офицер иногда присоединялся к Джафару, они ходили вдвоем в ногу, Джафар, чтобы не рассказывать о себе, расспрашивал…

Дмитрий Александрович Розанов — оказывается, так звали молодого офицера — только что окончил артиллерийское училище и ехал в Тифлис, где у него была не то родня, не то друзья его родителей… Но вот война застала его в пути, и он, так и не доехав до Тифлиса, возвращается, чтобы получить назначение на фронт… Отец у него генерал-артиллерист, и все предки артиллеристы, вплоть до прародителя фамилии, петровского бомбардира, чем юноша, видимо, гордился, так как не раз упоминал об этом. Джафар слушал, помалкивал и старался набрать в легкие побольше вольного воздуха.

Да, арабынский вольнодумец, никогда не проявлявший склонности к любованию природой, сейчас с какой-то жадной радостью наслаждался и шумным трепетом листвы в привокзальных садиках, и живой птичьей и человечьей суетой. А как чудесен простор вокруг! Захоти лишь — и двинешься куда душа запросится!

Возможность эта в особенности поразила Джафара, когда толпа пассажиров вынесла его с перрона Казанского вокзала на простор Каланчевской площади. Скрежет и звон трамваев, движущихся по разным направлениям, грохот извозчичьих пролеток по булыжной мостовой, носильщики в белых фартуках, нагруженные багажом, пробегают, расталкивая публику. Какие-то торговые выкрики, и вдруг где-то детский плач, И повсюду солдаты в серых шинелях, сторонящиеся офицеров и отдающие им честь. Все это вызвало у Джафара желание бежать, спрятаться от этого шума, грохота, найти укромное место. Совершенно неожиданно желанным и тихим прибежищем вспомнилась ему затененная решеткой камера в Краснорецкой тюрьме. «Глупость какая», — сказал он себе, нашел извозчика и двинулся в Кооперативный банк.

Москва, которая всегда казалась ему сутолочной, сейчас была суетливей обычного. В вестибюле, где раньше всегда господствовала благоговейная тишина церковного притвора, навалена была прямо на полу гора каких-то пакетов с сургучными печатями. Здесь навытяжку стоял часовой, да и в коридорах попадались военные, в большинстве с белыми погонами.

Рувима Абрамовича Джафар не застал, он был в Петрограде, а в кабинете его за огромным письменным столом сидел Швестров и кричал что-то в телефонную трубку. Речь шла о десятках и сотнях каких-то вагонов… Сверкнув в сторону Джафара стеклышками пенсне и движением руки указав ему на кресло, Швестров продолжал разговор: вереницы цифр, обозначающих огромные денежные суммы, сотни и тысячи рублей, сыпались из его рта.

— Именно так! — кричал Швестров. — Закупайте, закупайте все!

Этой энергичной фразой он закончил разговор, звякнув трубкой телефона, потом встал с кресла и обе руки протянул Джафару.

— На свободе? Поздравляю! С последствием? Без?

Джафар помедлил с ответом. Он вдруг почувствовал: сказать о том, что из тюрьмы он выпущен, в сущности, «без последствий», даже как-то обидно. Но Швестров уже забыл о вопросе, ему хотелось говорить о себе.