Зарево

Добравшись после встречи с Александром до места сегодняшней своей ночевки, находившегося в самой возвышенной части Нахаловки, Константин вопреки жалобным настояниям хозяина, гостеприимного столяра, звавшего его ночевать в дом, выбрал для ночлега маленький сарайчик, где была устроена небольшая мастерская. Широко открыв дверь, в которую светила полная, спокойная, ласковая луна, он взобрался на верстак и некоторое время, лениво покуривая, глядел вверх, где в щели просвечивало темно-лиловое ночное тифлисское небо. Приятно пахло столярной мастерской: клеем и свежестроганным деревом.

Константин жил в Тифлисе всего лишь десять дней. Но ему казалось, что он провел здесь несколько месяцев — так напряженно все эти дни шла его жизнь. Отправлены были в Краснорецк Науруз и Асад, спустя некоторое время вернулся в Веселоречье Жамбот…

Со времени ночевки у Самсонидзе Константину не пришлось больше бывать у них. Давид и в особенности Лена, которые, видимо, имели поручение помогать Константину, были всегда полны конспиративной бдительности. За это время Константин находил пристанище то в шумном, даже в ночное время, Авлабаре, то в душной подвальной квартире на Песочной, где гнилостно пахло застоявшейся водой, — эта часть города — Рике — каждую весну подвергалась наводнению. И всюду были любопытствующие дворники, полицейские на углах, околоточные и участковые надзиратели. И всюду можно подозревать филерскую слежку. А у Константина не было паспорта — тот, с которым он поехал в Веселоречье, мог его подвести и был уничтожен — и совсем мало было денег.

От своих новых друзей Константин уже знал о том, что Сурен Спандарян, под руководством которого Константин должен был работать на Кавказе, арестован. Еще в начале мая Особое присутствие Тифлисской судебной палаты заслушало дело Сурена Спандаряна и его товарищей, в их числе была и Елена Стасова, избранная на Пражской конференции кандидатом в члены ЦК. Серго Орджоникидзе (на встречу с ним также рассчитывал Константин) арестовали еще ранее и заключили в Шлиссельбургскую крепость. В ссылке был Алеша Джапаридзе. О Степане Шаумяне ни Давид, ни Лена ничего не могли сказать.

Константину, таким образом, не с кем было связаться. Послав шифрованную телеграмму в Петербург, он ожидал ответа в Тифлисе.

Лучшая улица города — Головинский проспект — не уступала Невскому ни в прямоте, ни в стройности и величественной пышности перспективы. Но безмолвные крепости и крикливо-шумные базары напоминали о средневековье и о битвах прошлого. Высящаяся над вокзалом внушительная гора, на которой расположены были скромные домишки Нахаловки, вызывала в памяти пятый год и будто снова предвещала близкие революционные битвы. Контрасты, свойственные большому городу, здесь усиливались контрастами, привносимыми природой, и в те же часы, когда низменная часть города изнывала от тропической жары, ветер снеговых вершин овевал старинные крепости, Давидову гору, Нахаловку.

Новые друзья Константина всячески заботились о нем. Давид сводил его в серные бани и на Майдан, а Илико и Текле торжественно пригласили в грузинский театр, с ними пошла также Лена Саакян. Выбор спектакля определила Текле — «Христине», инсценировка рассказа писателя Эгнате Ниношвили. Текле стала громко вздыхать, едва поднялся занавес. Третий раз смотрела она эту пьесу и знала, что юной Христине ничего хорошего не предстоит; соблазненная полицейским сыщиком, она будет затравлена в родной деревне, тайком убежит в Тифлис и будет там втоптана в грязь. Не успевшей расцвести, суждено ей погибнуть от чахотки в тифлисской больнице…

Играли так хорошо, что Константин почти не нуждался в переводе, — социальная тенденция была выражена резко и остро. Пестрота одежды, легкость движений, мелодичность самих голосов придавали трагическому конфликту пьесы черты поэтичности и делали этот конфликт особенно убедительным. Стонам на сцене отвечали рыдания в зале, в антрактах публика собиралась в кучки, шло горячее обсуждение, споры. Участковый надзиратель в белом кителе стоял у входных дверей. Черноусый, чернобровый, очевидно грузин, он беспокойно вертел головой, — разговоры ему не нравились.

На обратном пути Лена рассказала Константину, что с первых шагов рабочего движения в Грузии возникли театральные кружки русских, армянских, грузинских, азербайджанских рабочих. Одухотворенные желанием помочь народу в борьбе за свои права, молодые актеры, сами в большинстве из рабочих, ставили пьесы в сараях, а то и под открытым небом, случалось, что и по частным квартирам.