Зарево

Все дружно и от души выпили за здоровье гостей, а Науруз, сидевший рядом со стариком по правую руку, вдруг поднялся и сказал:

— Филипп — мой кунак, а Родион — его брат. За жизнь мою, знаю, они бы кровь врагов моих пролили и жизнь свою отдали. Это верно, по не стыжусь я сказать, что спасла меня сегодня женщина, и должен я, как ею спасенный, все равно что снова рожденный, выпить раньше всего за здоровье ее.

И хотя Христя вспыхнула вся так, что даже ее открытая шея покраснела, и стала отмахиваться от Науруза обеими руками, он рассказал, что именно она придумала завернуть его в войлок, положить в повозку, сесть, нарядно одевшись, в эту же повозку всей семьей и вывезти Науруза в Верхний аул, к Керкетовым. Шехим встал, низко поклонился Христине и велел старшему внуку своему, шестнадцатилетнему Тазрету, прислуживающему за столом, поднести Христине большой рог с пивом. Христина не то хотела возразить, не то что-то объяснить, но вдруг свела свои темные брови, взглянула в лицо Наурузу, сказала ему:

— Будь здоров, сынок! — и, приложив рог к губам, пила, пила, пила, и рог уже запрокидывался.

Женщины, глядя на нее, уже стали ахать. Родион несколько раз просил ее передать ему рог, но она показывала рукой, что все допьет до дна. Белая сильная шея напрягалась, и видно стало, как содрогается горло, когда она глотает. Она допила и вытерла платочком румяный рот, а затем и ясный, покрывшийся мелким потом лоб. Глаза ее сверкали озорством и весельем. Опрокинув рог, с низким поклоном она наконец вернула его хозяину.

— Ай, Шатанэй! — сказал старик, назвав ее именем нартской хозяйки, чтимой всеми горскими народами, богатырши, красавицы и советчицы мужа, иногда превосходившей его умом и силой.

Совсем весело стало за столом, много было съедено и выпито. Но Филипп среди общего веселья был тих и точно озабочен. Улучив момент, когда Родион вышел из-за стола и, низко кланяясь зардевшейся снохе Шехима, стал быстро и дробно отплясывать приглашение к танцу, Филипп осторожно дернул за рукав Науруза.

— Скажи, кто будет этот человек? — тихо спросил он, кивком показывая на Джафара, который стоял спиной к ним и вместе со всеми хлопал в ладоши.

— Наш один человек, свой человек, — ответил Науруз. — А что?

Филипп промолчал.

— Когда тебя в лесу ловили, помнишь?

— Как забыть! — живо ответил Науруз.

— Он тебя тоже ловил. Он был вместе с Темирканом и приставом. И твою когда поймали, он тоже не по добру с ней говорил. Или она тебе не сказала?

— Сказала, он сватался к ней.

— Разве это сватовство? — Филипп махнул рукой. — Подлый это человек, он и с вами и с князьями, скользкий гад! Уходи отсюда, самое время, солнышко село.

Солнце, правда, уже село, но этого никто не замечал, на небе вдруг обозначилась луна, и ее тихий свет смешался со спелыми красками заката, только цветы стали казаться белее… Да, было самое время уйти.

— Прощай, кунак, спасибо тебе и всем вашим.

— Если что — всегда поможем…

— Делом отблагодарю тебя. Прощай.

Сошлись крепко руки, встретились глаза — на дружбу, на верность.

— Позови Батырбека, — попросил Науруз.

Батырбек вышел. Науруз его ждал за деревьями.

— Я по тому берегу пойду, — сказал Науруз. — Проводи до брода.

— Ты уходишь уже? Э-э-э, какой!

От Батырбека исходило хмельное веселье, возбуждение.

— Ну и жены у русских, а?

— Вроде твоей Балажан, — ответил Науруз.

Они шли к реке.

— Ну, моя Балажан не такая, — понизив голос, сказал Батырбек. — Она и в девушках была — никогда не плясала. А сейчас, как в город переехала, она у нас в доме русский порядок завела. Да и что говорить, русской грамоте выучилась.

Они шли некоторое время молча.

— Умная, — сказал Науруз.

— Да, умна, — как-то неохотно согласился Батырбек. — Шаг у нее крепкий, мужской и повадка вся такая. Ехали мы с ней раз в Арабынь, напали на нас человек пять. У меня кинжал был, я первого сразу срезал, а она другого кулаком по голове ударила, и он сразу под колеса… третьего убили. Если бы я один был, что и говорить, не отбился бы.

Они подошли к реке, играющей при лунном свете.

— Вот здесь, под водой, идет твердая галька почти что до того берега. Там самая сила течения. Но поперек упало дерево, ты по нему перейдешь.

— Ну, прощай, Батырбек, спасибо.

— Обожди! Уходишь, значит? Все по этим не своим делам ходишь?

— Почему же не своим?

— Э-э-э, разве это свои? Свои — когда барыш получаешь. Понимаешь ты слово «барыш»?

— Мне это слово ни к чему.

— А может, пойдешь ко мне в пай, лошадей воровать?

— Ты меня на этом же месте звал на это дело. Или не помнишь?

— Ну, иди, иди… А в случае чего помни: мы тебя выручим.

— Спасибо.

Науруз ступил в воду. Она была ему чуть выше щиколотки и струилась с той стремительной быстротой, какой обладают только ящерицы, — похоже было, что тысячи этих скользких и холодных тварей бегут по его ногам. Он шел, ощупывая ногою дно, шел, глядя на темный, кажущийся, далеким, лесистый, крутой берег и старался не смотреть себе под ноги, чтобы не закружилась голова.

* * *