Зарево

— Аполлинарий Петрович, эти возможности дает нам вспышка эпидемии? — спросила Люда.

— Какой эпидемии? — приходя в себя, растерянно и сердито переспросил Баженов.

— Чумной, под Баку… Я знаю, Аполлинарий Петрович…

— Это вам Римма Григорьевна рассказала? — Аполлинарий Петрович от неожиданности опустился на стул. — Какое безобразие!

Он был лишен хитрости от природы, и простое предположение, что Люда сама догадалась о некоторых событиях, о которых ей не рассказывали, и что Римма Григорьевна в разглашении тайны совсем невиновна, не пришло ему в голову.

Было одно обстоятельство, которое помогло Люде догадаться о том, что от нее скрывали: два дня тому назад Римма Григорьевна с торжественным и благоговейным видом сообщила, что профессор Даниил Кириллович Заболотный, очевидно, переменит маршрут своей летней поездки: заедет предварительно в Баку, а потом уж отправится на родную Украину. За время работы в лаборатории Люда привыкла получать подобного рода сообщения о деятельности Даниила Кирилловича Заболотного, учителя и старшего друга Баженова. Так, она была осведомлена, что за эту зиму профессор дважды был простужен, что необходимость вторичной поездки его в Монголию на чуму окончательно отпала, что из Киева Даниилу Кирилловичу почитатели его прислали замечательные украинские вышивки.

Если наука заменяла в доме Баженовых религию, то главным глашатаем науки, ее пророком и подвижником был профессор Даниил Кириллович Заболотный.

Люда, конечно, во всех подробностях знала о славном научном подвиге Заболотного. Установив, что чума распространяется через посредство диких грызунов, сусликов и тарбаганов, болеющих чумой и заражающих лошадей, Заболотный помог человечеству начать планомерную борьбу с чумой. Даниил Кириллович и человечество — только так говорилось в доме Баженовых о Заболотном!

Люда ни разу еще не видела Заболотного, но знала о его привычках и симпатиях, об украинских шутливых присловках, которыми он любил уснащать свою речь, и, конечно, о том, что он в целях научного исследования с величайшей опасностью для своей жизни проглотил разведенные холерные вибрионы. В 1897 году Заболотный был в Индии, в составе международной экспедиции, выехавшей на чумную эпидемию. Как бы далеко ни вспыхивала эпидемия чумы — в Аравии, в Китае или в Монголии, — Заболотный был уже там. В первую экспедицию его сопровождал в качестве лаборанта молодой студент, только что перешедший на второй курс, Аполлинарий Баженов, а в последнюю Баженов ездил уже в качестве ближайшего помощника и заместителя Заболотного, а Римма Григорьевна, только что закончившая тогда курсы, — в качестве практиканта. По рассказам Риммы Григорьевны Люда знала, что при всем своем благоговении перед учителем Баженов не то чтобы оспаривал, но привносил в общее дело какие-то свои воззрения.

Придерживаясь гипотезы своего учителя о роли грызунов в распространении чумы, Аполлинарий Петрович считал нужным установить очаги распространения чумы, существующие на всем земном шаре, и добиться радикального оздоровления этих местностей. Точка зрения Заболотного, как ее излагала Римма Григорьевна, представлялась Люде более практической, он настаивал на создании сети прививочных лабораторий по всему юго-востоку России и на постоянном наблюдении за грызунами. Не отрицая пользы подобного рода лабораторий, Баженов поставил задачу — выработать для населения мест, которым угрожает чума, вакцину, которая гарантировала бы населению полную безопасность от чумы. Людмила еще не допускалась к опытам над «живым материалом» — над крысами, кроликами, — такие опыты проходили в другом отделении лаборатории. Но по одной фразе, невольно вырвавшейся у Риммы Григорьевны, Люда поняла, что Баженов настойчиво работает над созданием нового вида противочумной вакцины, скрывая это от своего, очевидно более скептически настроенного, учителя. Сейчас дверь этой тайны приоткрылась перед Людой, и приоткрыл ее сам Баженов.

— Ефрейтор, — сказал он, — рвется в бой.

— Хотя бы санитаром возьмите меня в Баку, — тихо сказала Людмила, умоляюще складывая руки, и замерла от сознания своей дерзости.

Аполлинарий Петрович посмотрел на нее внимательно и придирчиво. Люда не отвела своего взгляда.

— Если бы вы не похвалили меня сегодня за лабораторные работы, право, я бы не отважилась.

— Но неужто Римма рассказала и о нашем отъезде в Баку? — спросил Баженов.

— Аполлинарий Петрович, Римма Григорьевна ни слова мне ни о чем не сказала, я обо всем догадалась сама.

Раскрасневшаяся от волнения, сцепив руку с рукой, чтобы не жестикулировать, она торопливо стала рассказывать Баженову о цепи своих умозаключений.

Она стояла перед ним, а он сидел и молча слушал, придирчиво приглядываясь к ней. Он видел, что она способна к пунктуальной и усидчивой лабораторной работе, он видел, что она лишена страха смерти. И все же, глядя на нее, он не мог понять, зачем этой молодой красавице, казалось бы созданной для любви и для счастья, лезть в то дело, которому он отдал всю жизнь.