Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека

«Отец мой был странный человек. Высокого роста, со впалою грудью и подстриженной бородой, он не похож на крестьянина. Волосы у него были мягкие и всегда хорошо причесаны – такой красивой прически я ни у кого не видал. Приятно мне было гладить его волосы в минуты наших ласковых отношений. Носил он рубашку, сшитую матерью, мягкую, с отложным воротником и с ленточкой вместо галстука, а после, когда явились рубашки-«фантазия», ленточку заменил шнурок. Поверх рубашки – «пинжак», на ногах – смазные сапоги, а вместо носков – портянки.

Трезвый он был молчалив, говорил только самое необходимое и всегда очень тихо, почти шепотом. Со мною он был ласков, но иногда, в минуты раздражения, почему-то называл меня:

– Скважина.

Я не помню, чтобы он в трезвом состоянии сказал грубое слово или сделал грубый поступок. Если его что-либо раздражало, он скрежетал зубами и уходил, но все свои раздражения он скрывал лишь до поры, пока не напивался пьян, а для этого ему стоило выпить только две-три рюмки. И тогда я видел перед собой другого человека, – отец становился едким, он придирался ко всякому пустяку, и смотреть на него было неприятно… Пьяный отец приставал положительно ко всякому встречному, который почему-нибудь возбуждал у него антипатию. Сначала он вежливо здоровался с незнакомым человеком и говорил с ним как будто доброжелательно. Бывало, какой-нибудь прилично одетый господин, предупредительно наклонив голову, слушает слова отца с любезной улыбкой, со вниманием спрашивает:

– Что вам угодно?

А отец вдруг говорит ему:

– Желаю знать, отчего у вас такие свинячьи глаза.

Или:

– Разве вам не стыдно носить с собой такую вовсе неприятную морду?

Прохожий начинал ругаться, кричал отцу, что он сумасшедший и что у него тоже нечеловечья морда.

Обыкновенно это случалось после «двадцатого числа», ненавистнейшего мне. Двадцатого числа среда, в которой я жил, поголовно дебоширила. Это были дни сплошного кошмара: люди, теряя образ человечий, бессмысленно орали, дрались, плакали, валялись в грязи, – жизнь становилась отвратительной, страшной… Трезвый, отец бил меня; не часто, но все-таки и трезвый бил ни за что, ни про что, как мне казалось…

Иногда отец, выпивши, задумчиво пел высоким, почти женским голосом, как будто чужим и странно не сливавшимся ни с фигурой, ни с характером его, – пел песню, составленную из слов удивительно нелепых…»

Отец был сыном крестьянина, но ушел из деревни в город и прошел типичную карьеру выдвиженца из народа. Вот как он сам о ней говорит:

...