Заря цвета пепла

— Лис, в конце концов, это бестактно. Хорошо, что тебя не слышат любезные хозяева этих апартаментов.

— Вот с этим я согласен! Но давай об этом позже. Что-то здесь, чую задничным барометром, начинает штормить.

* * *

Чуткий к атмосферным изменениям «прибор» моего напарника не подвел. Утром в гостиницу явился пристав с сообщением, что нас желает видеть господин полицмейстер, дабы обсудить досадное происшествие, имевшее место быть над лавкой шорника, что на улице…

Полицмейстер — усталый, немолодой человек, присланный в Митаву, должно быть, с единственной целью — тихо и в довольстве доживать свой век, сидел за столом, внимательно созерцая маневры двух заунывно жужжащих мух и ожидая случая нанести роковой удар. Стоило нам переступить порог, он поглядел с укоризной, оставил в покое вредоносных тварей и начал задавать хитроумные, как ему казалось, вопросы. Его высокоблагородие ошибочно полагал, что именно мы с Лисом куда-то зачем-то дели живописца Якоба ван Хеллена. После чего разыграли дурацкий спектакль, дабы попить его личной полицмейстерской кровушки.

К великому для него сожалению, факты не желали ложиться в столь красивую версию. Как всякий полицейский чин, наш собеседник терпеть не мог, чтобы ему противоречили. Убедившись, что не было ни минуты, когда нас никто не видел, он сложил аккуратной стопкой листы показаний, смерил заморских гостей испытующим взглядом и спросил, постукивая кончиком пальцев по столешнице:

— Так куда же вы все-таки дели господина живописца?

— Мы его и в глаза не видели.

— Вы, должно быть, намерены шутки шутить с русским правосудием? Не советую. Оно такое, шутить не любит, а потому — говорите правду!

— Что мы и делаем.

— Это не может быть правдой, поскольку не соответствует реальности.

— Но, господин полицмейстер…

— А реальность такова, какова она по соответствующему докладу, что подтверждается рапортом, в котором все вышесказанное о нижеизложенном отражено досконально, в мельчайших неопровержимых подробностях.

Этот довод потряс даже Лиса.

— Вот вы, стало быть, не видели господина живописца, а отчего же вдруг сломя голову помчались к нему, от принца-то?

— У меня возникло подозрение, что художник причастен к попытке отравления его высочества, — стараясь придать словам спокойной уверенности, ответил я.

— Стало быть, вот так? — близоруко щурясь, кивнул полицмейстер. — Ну хорошо хоть не отпираетесь, не юлите, мол, срочно пожелали обучиться рисованию или, там, персону свою на холсте увековечить.

— Отчего бы нам юлить?

— Отчего бы? Вот и я хотел бы знать, «отчего бы». А то вопрос же в чем: какого рожна господину ван Хеллену пропадать, да еще так хитро? Коль не вы сами его похитили, так, стало быть, подбили кого. С кем из лиходеев дружбу водите? Лучше сразу по-доброму сознавайтесь, а то ведь я, как есть, выведаю. Ишь ты, обмануть меня, старика, придумали! Я ж, чтоб вы понимали, еще в Тайной канцелярии в молодые годы уму-разуму набирался. В то время с чужеземцами не панькались, дыба быстро язык развязывала. Ну что, решили уж сознаться? Или запираться будете? От души советую, прямо говорите. Чего время тянуть? Ну а коли финтить вздумаете да запираться — воля ваша. Запираться так запираться. И запрем, и время потянем, и вфинтим с оттягом — все в лучшем виде. Мне, поди, спешить некуда. Посидите на хлебе да воде до самого вразумления. — Полицмейстер кашлянул и плотоядно хрустнул пальцами. — Знаете, какие у меня там клопы? Размером с крысу. А сами крысы — ого-го! Вот подумываю с ними на кабана ходить! — Глаза у чиновника затуманились: похоже, он приготовился долго и со вкусом расписывать прелести ожидавших нас застенков.

Прямо сказать, такой поворот не входил в наши с Сергеем планы, и потому я начал вспоминать, сколько часовых у входа и на лестнице, а заодно поглядывать на бронзовый подсвечник на столешнице. Впрочем, опыт подсказывал, что именно на такое поведение и рассчитывает хозяин кабинета. Скорее всего, подсвечник намертво привинчен к столу и, стоит мне за него ухватиться, в комнату ворвется дюжина молодцов с саблями наголо, готовых подтвердить факт преступного нападения на неприкосновенного блюстителя закона.

— Капитан, не горячись! — слышалось у меня в голове. — Уйдем мы от этого дедушки и от всех его бабушек!

— Надо как-то передать Конде…

Я не успел договорить. В кабинет полицмейстера, тихо постучавшись, вошел некий полицейский чин, склонился к уху хозяина и что-то зашептал ему. Тот выслушал, отстранился, обдумывая новость, затем кивнул. Чин вышел, а полицмейстер осмотрел нас подобревшим взором и махнул рукой: