Бабка опять вздыхает, но подчиняется, отдает нам серп, и вскоре мы уже слышим, как она манит во дворе кур, за что-то поругивая не ко времени раскричавшегося петуха.
Мы с матерью жнем до позднего вечера, до темноты, когда уже возвращается из пастбища стадо. Но работа у нас движется медленно — силы наши с Тасей пока еще слабые, а мать часто отвлекается: то ее вдруг вызовут в школу или в сельсовет, то бабка придумает какую-либо новую неотложную работу, то совсем уж некстати заглянет кто-нибудь из деревенских стариков за газеткой для курева.
Наработавшись за день до волдырей на руках, до ломоты в спине, мы засыпаем с Тасей, словно убитые, не дождавшись даже пока мать подоит корову, чтоб попить свежего, парного молока.
А утром нас будит шум и гомон во дворе, позвякивание серпов. Оказывается, нам на помощь пришла целая артель жнецов — все бабкины сестры: Фекла, Анюта, Дуня, Федосья и Варвара, с которыми мать договорилась насчет жатвы еще неделю тому назад.
Вот тут начинается работа! Хорошо позавтракав и выпив для начала по рюмке вина, бабкины сестры выходят на огород. Они сразу занимают пять широченных «постатей» от вишенника и почти до самых грядок. Серпы у них горят, безостановочно мелькают на солнце, сжатая рожь аккуратными валками ложится на стерню. Разгибаются бабки лишь для того, чтобы скрутить перевясло да попить воды. За свою жизнь они сжали не один десяток гектаров ржи и на домашних, приусадебных огородах, и на заработках у помещиков, и в колхозе.
Облегчая себе работу, бабки шумно переговариваются, вспоминают тяжелые времена заработков, когда приходилось жать от зари до зари под присмотром хозяина. Но вскоре эти грустные разговоры бабкам надоедают, и они заводят песню. На заработки бабки ходили в самые разные места: в соседние русские села на Брянщине, в Белоруссию и далеко на украинское Подолье. Поэтому они знают великое множество всяких песен, русских, украинских, белорусских. Все бабки певуньи и песенницы, но самые голосистые из них Дуня и Анюта. Они и запевают:
Остальные бабки, повторив две последние строчки, ведут песню дальше:
Мы с Тасей слушаем эту хорошо знакомую нам песню, смотрим на бабок и никак не можем понять, как можно петь на такой жаре и при такой работе, когда пот заливает глаза, когда стерней до крови исцарапаны руки. Но бабки поют:
Мы затаенно по-детски вздыхаем, а потом бежим к колодцу за свежей водой для жнецов, потому что сегодня целый день на подхвате, на посылках: то носим воду и квас, который мать специально приготовила для жниц в погребе, то гоняем со жнивья кур, то помогаем бабке Марье готовить особый праздничный обед.
К вечеру, тяжело прихрамывая и опираясь на посошок, к нам приходит из города муж бабки Феклы, дед Гриша Степовец. Вооружившись «цуркою», осиновой заостренной на конце палочкой, он начинает вязать снопы. Я кручусь рядом, потому как вязание снопов на жатве у нас с давних пор считается делом мужским. Дед Гриша, не торопясь, учит меня управляться «цуркою» и ничуть не ругает, если я порву перевясло. Снопы у меня, конечно, получаются не такие ладные и тугие, как у деда, но все равно ничего — до августа, до молотьбы они в полукопах пролежат.
Заканчивается работа всегда поздно вечером. Бабка Марья к этому времени накрывает стол чистой полотняной скатертью, достает закуски, вино. Жницы умываются во дворе возле крылечка свежей, только что доставленной нами из колодца водой, устало рассаживаются за столом, поздравляют друг друга с хорошим урожаем. И опять льются над нашим домом песни:
Но жнива на огородах — это, конечно, еще не жатва, не страда. Настоящая жатва начнется через день-два, когда подоспеет рожь на колхозных прилесных полях.
С вечера пройдет по нашей улице новый недавно избранный бригадир, которого за небывало пышную шевелюру прозвали Львом, хотя на самом деле имя у него — Алексей. Легонько постукивая хворостинкой по калиткам, он будет вызывать из домов мужчин и женщин, давать им на завтра задание. Ребятишек Лев тоже не оставит без внимания, накажет приходить в поле или на колхозный двор. Работа им во время жатвы всегда найдется: подвозить с поля на волах снопы, помогать взрослым на току и, конечно же, коногонить, когда заработает в старом амбаре молотилка.