Заря вечерняя

Чтоб перехитрить усталость и боль, я всегда пускаюсь на небольшую хитрость: намечаю себе далеко впереди травинку, возле которой отдохну и помонтачу косу. Так вроде бы легче. До этой травинки я «тяну» покос изо всей силы, подбадриваю себя на выдохе негромким уханьем, которое перенял от деда Елисея. Тот если косит, то обязательно ухает и даже постанывает, облегчая себе работу. Дотянув до заветной травинки, я не останавливаюсь, а кошу дальше до какой-нибудь новой отметинки. Но зато какая радость, когда, одолев себя, дойдешь до нее, зато как хорошо после посидеть, отдыхая, на болотной кочке, расслабить натруженные руки и спину!

Особенно рассиживаться, правда, некогда. Из-за речной излучины уже показалось колхозное стадо. Через какие-нибудь полчаса оно будет возле огородов, и мне надо поторапливаться. Воткнув косу в землю, я начинаю собирать аир для первой вязанки. Связать ее так, чтоб она по дороге не разъехалась, чтоб не тянула в какую-нибудь одну сторону — дело тоже нелегкое. Я накладываю аир на разостланный на бугорке поводок, ровняю, придавливаю коленкой и все прикидываю на глаз — хватит или нет. Тут у меня частенько случаются промашки. Ходить по много раз за накошенным аиром мне неохота, и я прибавляю к уже наложенной вязанке еще одну охапку, потом еще и еще. Ничего — донесу как-нибудь, главное, увязать и поднять на плечи. Увязывать попоны и вязанки я тоже научился от матери. Вначале я захлестываю оба конца поводка за петлю, потом, чуть наживив один конец, другой пропускаю между большим и средним пальцем ноги и начинаю тянуть на себя. Аир под поводком похрустывает, приминается, я время от времени трогаю вязанку рукой — туго ли? Вроде бы туго, поводок совсем уже заклинило между пальцами, он дальше ни в какую не идет — можно завязывать. Справившись с одним концом, я точно таким же манером затягиваю и другой. Теперь надо вязанку обсмыкать со всех сторон, чтоб аир нигде не висел и не падал по дороге. Но вот все готово — вязанка получилась крепкой и ладной — можно и в дорогу. Поплевав на руки, я решительно берусь за поводок и, конечно же, обнаруживаю, что вязанка совершенно неподъемная. Но еще не было такого случая, чтоб я развязал ее назад. Поднатужившись, вскидываю вязанку на колено, а оттуда резким заученным движением за спину. От толчка меня ведет вначале в одну, потом в другую сторону, качает, но я все-таки удерживаю равновесие, тянусь за косой. Кое-как мне удается выдернуть ее из земли и просунуть в заранее сделанную на поводке петлю так, чтоб концом косья можно было поддерживать вязанку сзади. Сразу становится легче, хотя поводок больно врезается в плечо. Но это ничего. Это терпимо. Болотце я прохожу без особых приключений, а вот в грядках меня подстерегают всякие опасности. Во-первых, надо перебраться через канаву, которую когда-то выкопал дед Сашок, чтоб в нее собиралась из огуречных рядов лишняя вода; а во-вторых, надо пройти сквозь строй ольховых тычек, по которым вьется фасоль и горох, миновать настоящий заслон кукурузы, не порушить подпорки на высадках. Иногда мне удается пройти вполне даже благополучно, а иногда, глядишь, треснет где-нибудь тычка, попадет под косу початок кукурузы или тарелка подсолнуха, повалятся на свеклу и морковку подпорки. Тогда не миновать объяснений с бабкой да и поправлять все надо будет самому же.

Но сегодня я прохожу, ничего не порушив, ничего не повалив, успеваю даже свободной рукой сорвать зеленоватый еще стручок сахарного гороху и, вытерев его о штаны, бросить в рот. С таким подкреплением идти полегче.

Ранним летом, когда рожь еще не убрана, я ношу вязанки к самому дому, а с середины июля раструшиваю их на стерне возле грядок. Здесь аир сохнет, здесь я его ворошу граблями, здесь же складываю в копну. Все по-хозяйски, все совсем как у деда Игната или деда Елисея.

Бабка Марья, завидев меня со здоровенною вязанкою на плечах, обычно ругается:

— Надорвешься! Понемногу бы набирал!

— Не надорвусь, — отговариваюсь я.

Бабка незлобиво ворчит, вздыхает:

— Грыжу наживешь, что потом делать?

Но грыжей меня не запугаешь. Вон дед Елисей живет с грыжей, носит какие-то хитроумные бандажи и ничего с ним не случается. Он и косит, и молотит, и вязанки таскает с пастольника такие, что мне к ним даже не подступиться. Есть эта самая грыжа и у других знакомых мне мужчин и стариков. Видно, в крестьянской жизни без нее не обойтись. А коль не обойтись, так чего ее бояться, чего делать все с оглядкой. Тут других забот хватает…

Вот, например, надо выучиться самому клепать косу. Без такого умения мне прямо горе. Чуть призатупилась коса, сразу беги к деду Игнату, к деду Елисею или даже на Галерку к Макару Ивановичу. А у них своих забот полон двор. Глядишь, моя коса лежит неклепаной и день, и два, и три, а дело стоит, аир не косится, подстилка на зиму не заготовляется.

Все это мне порядком надоело, и я решил купить себе «бабку» — приспособление для клепки косы, которую обычно делают из старого слесарного напильника.