Заря вечерняя

Мальчишки, сколько можно было бежать, бежали за ним следом, подбрасывали вверх фуражки, кричали что-то вдогонку. Рядом с ними мчалась с веселым лаем и визгом бродячая осмелевшая собака. Она радовалась, кажется, не столько полету чирка, сколько тому, что мальчишки приняли ее в свою компанию, что не прогоняют от себя, а даже наоборот, бегут наперегонки, как в детские ее, давно забытые годы… Когда же мальчишки остановились и, прикрываясь ладошками от солнца, начали следить за улетающим все дальше и дальше чирком, собака тоже вдруг замерла на дороге, подняла вверх голову и, затаив на мгновение дыхание, с какой-то необъяснимой завистью посмотрела ему вслед.

Проводив первого спасенного чирка, Афанасий с Володей опять столкнули лодку на воду и поплыли к камышам, где в мазуте и торфяном иле погибали десятки, а может, и сотни таких же попавших в беду птиц. Когда лодка была уже на середине моря, Афанасий оглянулся на берег и с удивлением обнаружил, что вслед за ними к камышам плывут на плоскодонках еще несколько староозерских мужиков. Афанасий по-мальчишески обрадовался этому и указал на плоскодонки Володе:

— Смотри, подмога!

— Давно бы пора, — ответил тот и крикнул мужикам: — Левее берите, левее!

Мужики сразу поняли его и начали забирать влево, обходя стороной темное нефтяное пятно.

Вечер уже надвигался на море. И без того черное, мрачное, оно еще больше потемнело: камыши гудели глухо и надсадно, скрадывая изредка доносившиеся оттуда птичьи голоса.

Афанасий и Володя пробирались между торфяных кочек осторожно, медленно, прислушиваясь к каждому звуку и писку, боясь пропустить где-либо притаившуюся полуживую птицу. Староозерские мужики, глядя на них, быстро сообразили, что и как надо делать, и уже через каких-либо полчаса лодки их кишмя кишели от уток и чаек.

Афанасий и Володя тоже отыскали несколько чирков, перемазанных, как и тот первый, мазутом, едва дышащих, жалких. Пока Володя отпаивал их из ведра, Афанасий тихонько правил лодкой. И вдруг он увидел зрелище, которое поразило его больше, чем погибающие чирки, хотя, казалось бы, ничего особенного в нем и не было. На черном от нефтяной пены листке кувшинки сидела такая же черная, залитая грязью лягушка. Дышала она тяжело, через силу, широко открывая рот, заваливаясь на сторону, отчего листок начинал тонуть, зачерпывать новую порцию пены. Афанасий протянул руку, чтоб снять лягушку с листка и посадить в лодку, где ее можно будет отмыть и спасти, но она испуганно прыгнула в маслянистую ржавую воду. Вряд ли второй раз лягушка выберется из-под нефти на листок, отогреется на закатном солнышке, чтоб после, перепрыгивая с кочки на кочку, добраться до берега и пережить там, в зарослях густой влажной травы, это нежданно навалившееся на камыши несчастье. Афанасий проследил, как по воде расходятся и тут же гаснут под нефтяной тяжестью круги, образовавшиеся от прыжка, и только теперь подумал о том, что ведь кроме птиц и рыбы в море живет еще множество другой живности: лягушек, водяных паучков, ручейников, улиток — и кое-кому из них предстоит сейчас, наверное, погибнуть, потому как природа сама не придумала еще защиты от подобной беды.

А Володя тем временем уже поворачивал лодку к берегу. Был он теперь тоже весь перемазанный мазутом, грязный и, судя по всему, уставший донельзя не столько от тяжелой весельной работы, сколько от переживаний, которые совсем измучили его за сегодняшний день. Но Володя не подавал виду, греб напористо, мощно, мчал лодку, обгоняя всех староозерских мужиков, к берегу, где женщины и мальчишки принимали спасенных птиц и несли обмывать их к колодцу.

Вскоре на берегу образовался настоящий птичий базар, многоголосый, шумный. Афанасий, глядя на него, вначале радовался: сколько спасли, сколько отстояли от гибели птиц, но потом радость его прошла, ее решительно вытеснили мысли мрачные, невеселые — а ведь сколько погубили на этом море всего живого по своей глупости и поспешности до сегодняшнего гибельного дня? И в первую очередь, конечно, реку…

С мазутом боролись целую неделю. Уже в первый день на помощь староозерским мужикам подоспели из города на автобусах студенты, приплыли на резиновых надувных лодках рыбаки, среди которых Афанасий с удивлением обнаружил того бойкого мужичишку, который бил во время замора рыбу остями. Теперь он торопливо греб маленькими пластмассовыми весельцами, ловко орудовал подсаком, накрывая им притаившихся на кочках уток. Резиновая его лодка-амфибия появлялась среди камышей то там, то здесь, и всюду мужичишка находил заморенных уток, словно у него было на них какое-то особое чутье. Женщины сразу заметили его старание, наперебой расхваливали, принимая на берегу спасенных птиц. Мужичишка расцветал от каждого женского слова, подбоченивался и даже пробовал заигрывать, отправляясь в очередной рейс:

— Меня тоже выкупайте, погибаю, как рыба.

— Ах ты, селезень! — смеялись над ним женщины, но мужичишка не сдавался, весело подмигивал своим обидчицам и сталкивал лодку на воду.