Заря вечерняя

Володя стал помогать ему, разгребать камыши веслом, отталкиваясь от заросших густой осокой кочек. Писк то вновь раздавался, жалобный, зовущий, то затихал, надолго прерывался, и тогда Афанасий с Володей придерживали лодку, чтоб не сбиться с пути.

Так они плыли несколько минут, напряженно прислушиваясь к жалобам чирка, боясь, что его писк, прервавшись в очередной раз, больше не повторится. Но он повторился, еще более жалобливый и тонкий, уже как будто даже не писк, а плач, по-детски беспомощный и тихий.

Прошло еще несколько томительных мгновений, пока он наконец-то раздался совсем рядом. Володя осторожно пробрался в нос лодки, примял веслом камыш, и они увидели чирка, еще по-настоящему не окрепшего, родившегося лишь нынешней весной. Он сидел на торфяной, чуть выступающей из воды кочке, весь перемазанный мазутом, мокрый. Увидев людей и лодку, чирок встрепенулся было, расправил крылья, собираясь взлететь, но они тут же у него опали под нефтяной несмываемой тяжестью. Переступив с лапки на лапку, чирок попытался прижать крылья к телу, но сил на это у него уже не хватило — крылья безжизненно повисли и стали медленно сползать по мокрой, тоже залитой мазутом осоке в воду.

Афанасий подогнал лодку к самой кочке, и Володя осторожно взял чирка в руки. Тот никак не сопротивлялся, не пробовал вырваться, голова у него поникла, склонилась. Чувствовалось, что сейчас чирку совсем худо, что ничего он уже не боится, ни людских голосов, ни всплеска весел, ни дальнего городского шума.

Пока Афанасий разворачивал лодку, чтобы гнать ее к берегу, где чирка можно будет отмыть возле колодца, Володя пробовал отпаивать его из маленького жестяного ведерка, в котором осталось немного воды после вчерашней рыбалки. Но у чирка уже не было сил даже на то, чтоб сделать один-два глотка. Тогда Володя приоткрыл ему клюв и начал вливать туда воду тоненькой медленной струйкой. Чирок сглотнул один раз, потом другой — и чуть-чуть ожил, потянулся к ведерку сам. Пил он жадно, далеко вытягивая худую серенькую шейку, после каждого глотка с удивлением поглядывая на Володю. Напившись, чирок устало повалился на дно лодки, тяжело задышал, но потом собрался с силами и, приподнявшись на лапках, принялся чистить перышки. Он провел по ним клювом, как делал это не раз, как научила его еще с весны мать, но ничего у него не получилось — клюв соскользнул с крыла, залитого нефтяной маслянистой жидкостью. Чирок опять задохнулся и запищал так жалобно и так просяще, что Афанасий не выдержал и начал уговаривать его:

— Потерпи немного, потерпи, сейчас приедем.

Он еще с большей силой налег на весло, чувствуя, как оно сгибается в тяжелой, черной даже здесь, на середине моря, воде. Лодка от этого шла рывками, забирая то в одну, то в другую сторону, опасно кренясь и раскачиваясь. Хорошо еще, что море было спокойное, что волна набегала невысокая, слабая.

Володя тоже взялся за весло, должно быть почувствовав, что Афанасию одному сейчас с лодкой не справиться. Вдвоем они ее быстро выровняли, направили к берегу, где возле Афанасьевого дома виднелся старый, с журавлем наперевес колодец. Чирок сидел в лодке смирно, тихо, не пытаясь даже приподняться на лапки; голова его то совсем склонялась к порожку, то чуть-чуть вздрагивала, и тогда Афанасий с Володей опять слышали его писк и жалобу. Казалось, чирок предупреждал их, что если лодка и дальше будет плыть так медленно, то он может и не выдержать…

Как только лодка коснулась обрыва, Володя сразу подхватил чирка на руки и побежал с ним к колодцу. Афанасий кое-как подтянул лодку на песок, чтоб ее не унесло волною, и поспешил следом, на ходу снимая весь мокрый от пота пиджак.

Пока Володя бережно укладывал чирка на густую приколодезную траву, Афанасий набрал полное ведро воды.

— Поливай! — скомандовал Володя, подставив под ведро сложенную лодочкой ладонь.

Афанасий налил туда воды, невольно дивясь, какая она чистая и прозрачная после морской, прогнившей, залитой мазутом. А чирок тем временем уже тянулся к Володиной ладошке светло-коричневым узенько раскрытым клювом. В одно мгновение он выпил всю воду и скосился на Володю, прося еще. От этого его взгляда Володя немного даже растерялся, но потом перехватил у Афанасия ведро и поднес его к чирку. Опять вытянув вперед шею, чуть приподнимаясь на все еще шатких лапках, тот начал пить взахлеб, разбрызгивая и проливая воду на землю.

— Ну, хватит тебе, хватит, — улыбаясь, пожурил его Афанасий. — Ишь разошелся!

А Володя уже принялся поливать воду чирку на спину и крылья, смывать самый верхний нефтяной налет. Но оказалось, что сделать это не так-то просто: вода скользила, скатывалась по слипшимся перьям маслянистыми, похожими на шарики каплями, а чирок как был в иле и мазуте, так и оставался. Лишь после третьего или четвертого ведра его спина и крылья чуть-чуть очистились и распушились. Чирок пофыркивал, сам подставляя под струю то одно, то другое крыло, смешно разворачивался в образовавшейся луже, вздрагивая всем телом, стараясь как можно скорее освободиться от липкой угарной грязи.